Александр Лебедь - За державу обидно
- Товарищ полковник, генерал Сердечный с вашим адъютантом учинили стрельбу, ранен человек, обстреляна машина. Оба с места происшествия скрылись!
- Ну вы, товарищ прокурор, артист!.. Ну все, все - поверил. С первым апреля!
- Какое первое апреля? Передо мной пистолет Сердечного и штаны пострадавшего - все в крови.
- Аркадий! Хватит этих душераздирающих подробностей из жизни кроликов, я же сказал - поверил. С первым апреля!
Прокурор продолжал упорствовать, наращивая все новые и новые подробности. Я разозлился: "Я сейчас, конечно, подъеду, но если товарищ прокурор наврал и это все первоапрельская шутка, тогда, ну, прокурор, погоди!"
Вызвав машину, я поехал в прокуратуру. Прокурор, человек небольшого роста и обычно энергичный, веселый, жизнерадостный, выглядел подавленно. Перед ним на столе лежал "ПМ", рядом обойма, на табурете - окровавленные брюки. С первого взгляда стало ясно, что прокурору не до шуток. Весь вечер я посвятил разбирательству, в результате которого явственно проступила следующая картина. По наследству от Сердечного мне достался адъютант старший прапорщик Виктор Алексеевич Величкин. Человек исключительной порядочности и честности, глубоко убежденный в том, что генерал - это человек, стоящий где-то рядом с Богом, и уж такой-то человек ничего противозаконного сделать не может. Во время своих многочисленных разъездов адъютанта я с собой брал редко: постоянно не хватало места в машине или вертолете. Сердечный, зная о моих отлучках и по старой памяти, частенько по-тихому прихватывал адъютанта для выполнения каких-то своих задач. Так произошло и в октябре 1988 года. Я отлучился, Сердечный пригласил Величкина и ласково попросил: "Витя, я хочу дочке "Жигуля" купить, у меня, ты знаешь, есть, если два взять - не поймут. Поэтому давай-ка оформим его на тебя".
Что сказал генерал - для Величкина это свято. Машина была приобретена и оформлена. Истинный хозяин - Сердечный - положил в карман ключи от машины и от гаража, а мнимый хозяин - Величкин - отправился восвояси с чувством выполненного долга.
В эту мою отлучку Виктор Алексеевич был приглашен повторно. Речи уже были другие: "Знаешь, Виктор, на дачу не хватает, поэтому придется машину продать. По документам, хозяин - ты. Поэтому - не обессудь". Сказано сделано. С утра первого апреля Сердечный с Величкиным смотались в Москву, в Южный порт.
Сердечный договорился с двумя какими-то проходимцами из Харькова и пригласил их встретиться в 16.00 в Туле, у магазина "Стрела". Потенциальные покупатели к указанному времени прибыли. Этой встрече предшествовала пикантная подробность. На 15 часов в облвоенкомате было назначено партсобрание, где с докладом должен был выступать облвоенком, то бишь Сердечный. Почему на 15 часов в субботу и первого апреля (!!!) - история умалчивает. Замполит военкомата прибыл напомнить "шефу" о собрании и принес подготовленный доклад. "Шеф" порекомендовал ему проводить собрание самостоятельно, заявив, что ему необходимо срочно пострелять в тире.
Вызвал первого заместителя, приказал ему получить и принести пистолет. Сунул его в карман кожаной куртки и убыл, оставив замполита в величайшем недоумении по поводу того, как можно променять доклад на партсобрании на стрельбу в тире...
Добросовестный и честный Виктор Алексеевич Величкин решал у кассы с одним из покупателей официальную Часть задачи, ни сном, ни духом не ведая, что творил его недавний начальник и командир. А в салоне машины, по словам одного из потерпевших, разыгралась следующая сцена. Шло бойкое обсуждение суммы "навара". После относительно непродолжительного диспута высокие договаривариющиеся стороны достигли консенсуса. Один из покупателей достал весьма внушительных размеров пачку пятидесятирублевок и отсчитал оговоренную сумму - 5000 рублей. Внешний вид пачки мало изменился. Соотношение отсчитанной суммы и оставшейся было столь разительно велико, что Сердечный мгновенно сделал вывод, что продешевил, и потребовал по крайней мере еще полстолько, аргументируя тем, что "у тебя их много". Хозяин денежной суперпачки резонно возразил, что сколько б ни было - все мои. Атмосфера в салоне мгновенно накалилась. Сердечный достал пистолет и порекомендовал не доводить до греха. Хозяин пачки уперся. Сердечный и один из покупателей вылезли из машины, Второй остался за рулем. Последовал кратковременный "обмен любезностями", благодаря которым Федор Иванович, по-видимому, накалился до предела. Есть все основания так полагать, потому что вслед за этим сразу раздался выстрел с расстояния примерно полутора метров в голову сидящего за рулем человека. По счастливой случайности пуля попала в перегородку между стеклами кабины и не пробила ее. Угоди она на сантиметр полтора правее, человек был бы, несомненно, убит, в лучшем случае тяжело ранен. Но она попала - куда попала. Покупатель с перепугу дал по газам и с максимально возможной скоростью скрылся с места происшествия. Вслед ему раздалось еще три выстрела, одним из которых, как выяснилось позже, было пробито заднее колесо. Убедившись, что самая вредная птичка улетела, разъяренный генерал Сердечный обратил свой взор ко второму онемевшему и остолбеневшему от неожиданности покупателю: "Ну, ты у меня за все ответишь!" Последовало два выстрела под ноги. На третьем выстреле то ли рука у Сердечного дрогнула, то ли покупатель поступил как в известной байке: "Идет человек с разбитым вдрызг лицом. Его спрашивают: "В чем дело?" - "Да меня хотели по заднице ударить, а я увернулся". В общем, что там произошло судить трудно, но пуля попала в бедро, навылет, без повреждения кости. Человек упал и закричал. Сердечный опамятовался. Поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман и сделал знак водителю. Подкатила черная "Волга", и Федор Иванович убыли с места происшествия, оставив в толпе зевак потрясенного до глубины души Величкина.
Сердечный был одет по гражданке, зато водитель был в форме и номера на "Волге" - военные. Начались поиски, прокурор пошел по следу. Искать-то особо было нечего, черных "Волг" с военными номерами в Тульском гарнизоне в тот период было четыре: у командира воздушно-десантной дивизии, облвоенкома, начальника артучилища, у предводителя военных строителей. Прокурор начал почему-то с меня. В штабе дивизии ему быстренько объяснили, что комдив уже неделю как в командировке, "Волга" с места не трогалась, и показали саму машину. В общем, пока прокурор добрался до Сердечного, тот успел с устатку и для разрядки пропустить не менее двух стаканов чего-то горячительного. На жизнь смотрел философски, пистолет прокурору отдал, объясняться отказался по причине душевного стресса и нетрезвого состояния. Ничего не дала и попытка заручиться какими-то свидетельскими показаниями. Толпа на месте происшествия была здоровенная, место это в Туле бойкое, но бессмертный Остап Бендер был тысячу раз прав, когда, выручая бездарного Паниковского, нацепил милицейскую фуражечку и начал записывать свидетелей пофамильно. Аналогичный случай произошел с тульским военным прокурором. Все в той или иной степени что-то видели, охали, возмущались, восхищались, но когда дело дошло до персоналий, сразу выяснилось, что тот или иной индивидуум стоял или спиной, или боком, или далеко. Слышал, стреляли - но кто, в кого? Бог весть. В общем, отвяжитесь! Все это несколько сумбурно поведал мне прокурор, поставив извечный российский вопрос: "Что делать?" Второй извечный российский вопрос не стоял. И тут опять возникла тема равенства всех граждан Союза перед законом. Натвори нечто подобное солдат, прапорщик, офицер - прокурор бы недрогнувшей рукой санкционировал арест и был бы тысячу раз прав, но здесь ситуация сложилась ну очень нестандартная! Областной военный комиссар, генерал-майор, депутат областного совета, член суженного заседания облисполкома. Представить себе такую личность сидящей в одиночной камере на гауптвахте у нас с прокурором не хватило фантазии. И напомнил прокурору о существующей депутатской неприкосновенности, порекомендовал установленным порядком возбудить уголовное дело и доложить по команде. Прокурор воспринял это предложение с облегчением. Было видно, что принимать какие-либо более крутые меры ему совершенно не улыбалось. Он остался запускать юридически-бюрократическую машину, а я поехал в штаб. Там меня ждал убитый, уничтоженный, растоптанный Величкин. Вид у него был настолько потерянный, что все то резкое, что я намеревался ему сказать, застряло в горле. Толком говорить он не мог, только бессвязно повторял: "Как же так, он же говорил, Витя, зачем комдиву знать, он же говорил, ничего противозаконного! Он же генерал, как же так!" Глаза у Виктора Алексеевича были, как у очень больной собаки, и источали боль и муку.
