Иван Ильичев - Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице
После этой встречи наши мамы некоторое время переписывались. Из переписки выяснилось, что мы с Анной не только одного рода-племени, но вдобавок к этому отцы наши учились в одном и том же коммерческом училище – Kommerzschule in Halbstadt (ныне г. Молочанск Запорожской области). Оба стали бухгалтерами. Оба были дирижерами больших церковных хоров, и вероятно встречались на слётах дирижёров хоров. Словом, их дороги шли рядом, причём до самой трагической смерти. Их пути пересеклись и в страшные годы репрессий. Отцов наших, как врагов народа арестовали в 1937 году, нашего в апреле, Анниного в сентябре. Они сидели в подвале НКВД в г. Ташкенте, их пытали в одних тех же кабинетах, возможно, одни и те же следователи, чтобы они признались в шпионской деятельности. Расстреляли их без суда и следствия в 1938 году, с разницей в два месяца. Это всё доказано документами. Нашим матерям сказали, что их мужья осуждены на 25 лет без права переписки. Мы тогда не знали, что это означало, что их уже нет в живых. А я отлично помню, что мама еще долго ходила куда-то «хлопотать». Иногда брала и меня с собой. Я радовалась, что мы пойдем куда-то, где будет весело и мы будем «хлопать в ладоши». А мы ходили по каким-то темным коридорам НКВД и мама возвращалась вся в слезах. По воспоминаниям Ирмы Мартенс, этими же коридорами ходила и она с Анной. И опять наши пути там наверняка пересекались.
В начале января 1942 года нашу семью: маму с тремя дочками, бабушку выслали как немцев и как семью врага народа из Ташкента в Бухарскую область. Недавно я получила в дар от Ивана Ильичёва его книгу «Анна Герман. Эхо любви». Там напечатаны воспоминания матери Анны – Ирмы Мартенс: «В январскую ночь 1942 года меня разбудил стук в дверь. Мне предъявили постановление об аннуллировании нашей прописки и о выселении. Товарными вагонами нас вывезли в Бухарскую область, район Рометан». А ведь нас выселили тоже в январе 1942 года, и мы ехали в тех же товарных вагонах, и нас тоже поселили в Бухарскую область, но район Гиждуван. Это где – то в 12–15 километрах от Рометана. Таким образом, мы опять были на расстоянии «вытянутой руки».
О судьбе наших отцов мы и семья Анны узнали только после перестройки, наши матери всю жизнь надеялись, что их мужья живы, что когда-нибудь они дадут о себе знать. Решение о реабилитации и свидетельство смерти нашего отца мы получили только в 1991 году, там было указано, что причина смерти – расстрел, а место захоронения неизвестно. В тот день, когда пришла реабилитация, я с большим букетом цветов пошла к Ташкентскому «серому дому» – так называли здание НКВД, где в подвалах без суда и следствия расстреливали невинных людей. Я бросила эти цветы в проём подвального окна этого дома. Это были цветы в память о моём отце и для отца Анны Герман.
Наши мамы были учительницами немецкого языка, мы в одно и то же время жили в старом Ташкенте, снимали комнаты у узбеков. Как у моей мамы, так и у Ирмы сохранились самые тёплые воспоминания об узбекских семьях, которые нас приютили. Старый город Ташкента – это узкие улочки, глинобитные дома с фруктовыми деревьями во дворе. Мы там ходили по одним и тем же узким улочкам. По рассказам старших, я с детства знала, что, когда мы жили у Сабита (это имя хозяина дома), он спас меня от смерти. У меня была дизентерия, а он лечил меня отваром гранатовых корочек. Я просто обомлела, когда прочитала в воспоминаниях Ирмы, что Анну тоже спас совет узбека пить отвар гранатовых корочек. А вдруг, это был тот же Сабит?!
По воспоминаниям Ирмы в детстве Анна свободно говорила по-узбекски. Это неудивительно. Я тогда тоже говорила без акцента по-узбекски, заплетала мелкие косички и ребёнком пела на бахчах узбекские песни, чем приводила в восторг местных жителей. За это я получила свой первый заработок – арбуз и дыню. Как же часто наши пути перекрещивались и как много общего в нашей детской биографии.
В 1946 году Анне с мамой и бабушкой удалось эмигрировать из СССР в Польшу – на землю, где несколько столетий назад на территории тогдашней Западной Пруссии в деревнях, основанных голландскими переселенцами-меннонитами, жили их предки. В польском городе Лодзь (в то время город входил в состав Российской Империи) родился отец Анны. Певица никогда не говорила, что её отец – поляк, но с чистым сердцем – что отец родился в Лодзи. Это журналиста потом додумывали, что он был поляком.
Маргарита Унру на улицах Ташкента с автором и редактором книги, июнь 2015 года
Поразительно, сколько мужества и мудрости должны были иметь эти три женщины, сколько в них было духовных сил, достоинства, любви и уважения к своим корням, чтобы в изоляции в Узбекистане, а затем и в Польше на протяжении всей жизни хранить в своей маленькой семейной ячейке традиции и обычаи своих предков, сохранить этот вымирающий язык. Когда Анна приезжала с гастролей домой, уже с порога начинала говорить на Ploditsch. В этом она черпала внутренние силы, именно в кругу своей маленькой аутентичной семьи чувствовала себя защищенной и счастливой. В этом была её идентичность, её отличительная черта. Вероятно, отсюда в голосе Анны эта пронзительная нота, теплота, безграничная любовь и благородство. Только цельный добрый человек мог спеть «Эхо» так, что в студии звукозаписи даже оркестранты не смогли играть дальше, они плакали.
Но вернёмся к моей истории с Анной Герман. Мне суждено было встретиться с мужем Анны Герман Збигневом Тухольским. В декабре 2010 года в Берлине, в Русском Доме, состоялся концерт, посвящённый памяти Анны Герман. Мой знакомый психотерапевт доктор Якоб Кирш участвовал в организации этого концерта. Он был хорошо знаком с семьёй Анны Герман. Он сказал, что на концерт должен приехать муж Анны Герман и пригласил меня на этот концерт.
Когда я собиралась в Берлин на встречу со Збышеком, я испекла цвибак. Только потомки голландских меннонитов поймут, о чём я говорю, потому что только они пекут эти сдвоенные (zwei-back) солёные булочки. Когда мы перешли к чаю, я поставила на стол блюдо с цвибаками и спросила Збышека, знает ли он, что это такое? «Цвибак – сказал он, не задумываясь, – их часто пекли бабушка и мама Анны». Таким образом, непередаваемый запах свежеиспечённых цвибак был счастливым запахом родного дома не только для меня, но и для Анны. И это было ещё одним подтверждением, что мы из одного голландского рода-племени. Я снова почувствовала свою внутреннюю этническую близость с Анной.
В августе 2012 года, в день депортации российских немцев, в Берлине у Рейхстага был митинг российских немцев. Это совпало с 30-летием со дня смерти Анны Герман. Я вышла на сцену с портретом Анны и, вспоминая о жертвах сталинских репрессий, рассказала о трагической истории семьи Анны Герман. В конце моего выступления я предложила всем митингующим в память об Анне спеть её главную песню «Надежда». Все тут же встали и со слезами на глазах запели: «Надежда, наш компас земной…». Анна! Могла ли ты думать, что когда-нибудь, в Берлине перед Рейхстагом около тысячи митингующих российских немцев будут петь «Надежду» в память о наших погибших отцах, в память о тебе. Такое не могло присниться даже в фантастическом сне. Для меня это был момент счастья, триумфа, победное окончание моей 50-летней истории с Анной.
