Федор Раззаков - Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
Почти то же самое заявил и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков, которому устроили просмотр картины в обкоме. Едва закончился сеанс и в зале зажегся свет, он встал со своего места и гневно изрек: «Я такую картину не восприемлю!» (Именно так он и сказал.)
К этим отзывам присоединились и высокие армейские чины из Главного политуправления Советской армии, пообещавшие «стереть создателей этой стряпни в порошок». Правда, чуть позже именно из ГЛАВПУРа и пришла помощь картине. Едва их начальник отправился в длительную служебную командировку, его место занял прогрессивный контр-адмирал, который затребовал фильм к себе. Во время сеанса он искренне хохотал над сюжетом и в конце концов изрек: «Отличный фильм! Надо показывать».
Так картина все-таки попала на экран, но ее прокатная судьба была печальной. Премьерный показ фильма в Доме кино был запрещен, и Булату Окуджаве с трудом удалось пристроить картину в Дом литераторов. Было отпечатано всего две (!) афиши. 21 августа 1967 года премьера состоялась и вызвала бурю восторга у зрителей, в основном представлявших столичную интеллигенцию. Но даже после такого приема отношение чиновников к фильму не изменилось. Было приказано отпечатать минимальное количество копий и пустить их малым экраном, в основном в провинции. Однако, даже несмотря на это, фильм в том году посмотрело 24,6 млн. зрителей, что считалось хорошим результатом (плохим считался результат менее 10 миллионов зрителей).
Между тем в момент выхода фильма на экран Даль уже снимался в очередной картине, причем тоже о войне, но это уже была драматическая история. Речь идет о фильме режиссера Наума Бирмана «Хроника пикирующего бомбардировщика», в котором Олег сыграл роль летчика Евгения Соболевского, погибающего за родину. Созданный актером образ умного и обаятельного парня, придумавшего фирменный ликер под названием «шасси» (после выхода фильма на экран тогдашняя молодежь только так и называла крепкие напитки), пришелся по душе зрителям. С этого момента Олег Даль превратился в одного из самых популярных актеров советского кинематографа.
Вообще стоит отметить, что конец 60-х годов стал удачным временем для Даля. После нескольких лет творческих и личных неурядиц все у него стало складываться более-менее удачно. В театре «Современник», куда он вернулся после долгого перерыва, он получил первую значительную роль – Васьки Пепла в «На дне» М. Горького (премьера спектакля состоялась в 1968 году).
В кино ему все чаще стали предлагать свое сотрудничество известные режиссеры. Так, в 1968–1969 годах он попал сразу к двум корифеям советского кино: Надежде Кошеверовой и Григорию Козинцеву.
Н. Кошеверова вспоминает: «Моя первая встреча с Олегом Далем произошла во время работы над фильмом „Каин XVIII“ в 1962 году. Второй режиссер А. Тубеншляк как-то сказала мне: „Есть удивительный молодой человек, не то на втором курсе института, не то на третьем, но который, во всяком случае, еще учится“. И действительно, я увидела очень смешного молодого человека, который прелестно делал пробу. Но потом оказалось, что его не отпускают из института, и, к сожалению, в этой картине он не снимался.
Когда я начала работать над фильмом «Старая, старая сказка», Тубеншляк мне напомнила: «Посмотрите Даля еще раз. Помните, я вам его уже показывала. Вы еще тогда сказали, что он очень молоденький». Основываясь на том, что я уже видела на пробах, и на своем представлении, что может делать Олег, хотя я с ним еще и не была знакома, я пригласила его на роль.
Несмотря на все мои предположения, я была удивлена. Передо мной был актер яркой индивидуальности. Он с интересом думал, фантазировал, иногда совершенно с неожиданной стороны раскрывал заложенное в сценарии. Своеобразная, ни на кого не похожая манера двигаться, говорить, смотреть. Необычайно живой, подвижный».
Стоит отметить, что именно Кошеверова «сосватала» Даля своему коллеге по режиссерскому цеху Григорию Козинцеву в его фильм «Король Лир». Случилось это в 1969 году. Козинцев тогда был на распутье, так как запланированная им на роль Шута Алиса Фрейндлих была на восьмом месяце беременности и сняться в картине не могла. Тут и подвернулась Кошеверова со своим предложением попробовать на эту роль Олега Даля. Была сделана маленькая проба, которая Козинцеву очень понравилась. Так актер попал на роль, которая позднее будет признана одной из лучших в его послужном списке.
Натурные съемки «Короля Лира» проходили в августе 1969 года в городе Нарва. А незадолго до них состоялась встреча Даля с его будущей третьей официальной женой – Елизаветой Эйхенбаум (по отцу Апраксина), внучкой известного филолога Бориса Эйхенбаума (она работала в съемочной группе монтажером). На момент знакомства ей было 32 года и за ее плечами уже было несколько любовных романов (первый – в 15 лет с писателем Меттером, написавшим «Ко мне, Мухтар!»), неудачное замужество за кинорежиссером Леонидом Квинихидзе.
Вспоминает Е. Даль: «Первая наша встреча произошла в монтажной на „Ленфильме“. Олегу тогда пришлось расстаться со своими кудрями, и он пришел ко мне смотреть отснятые материалы с чуть проросшими, вытравленными перекисью волосиками – желтенькая такая головка и синие глаза. Сел в уголочек. Очень, очень грустный. Посмотрел и ушел. И мне почему-то стало жалко его…
В то время он считал себя бродягой и дом не любил. В семье его не понимали и не одобряли. (Даль жил в Москве с матерью и сестрой. – Ф. Р.) Вообще он удивительным образом не походил ни на кого из родственников…
Затем была съемочная экспедиция в Нарве. Жили мы в одной гостинице через номер. Среди «киношных» барышень существовала установка: «В актеров не влюбляться». И я стойко следовала ей. А потом в ресторане праздновали мой день рождения, и Олег подсел за наш столик. Мы танцевали, но ушла гулять по городу я с другим.
Возвратилась в гостиницу под утро. В холле дорогу перегородил длиннющий субъект, спящий под фикусом. Это был Даль. Попыталась разбудить, а он: «Не трогайте… Здесь моя улица…» Стала поднимать его, и мы упали вместе. Вот смеху было… Потом долго сидели у окна, смотрели на просыпающийся город.
Но однажды он очень меня разозлил. После того как я проводила маму из Усть-Нарвы в Ленинград, я позвонила ей, чтобы узнать, как она доехала. Было уже очень поздно. Мама сказала, что все хорошо, только ее удивил телефонный звонок нашего друга Г. М. Бялого, который спросил: «У вас все в порядке?» – «А что, прошел слух, что я умерла?» – «Нет, хуже… Что вас арестовали». Я страшно перепугалась и утром решила, что должна ехать в Ленинград. На автобус билетов уже не было. Я уговорила какого-то мотоциклиста подвезти меня. Побывав дома, я успокоилась и на следующий день вернулась обратно. Очень устала (кроме всего, в коляске мотоцикла я ехала под проливным дождем) и рано легла спать. Разбудил меня стук в дверь – была уже поздняя ночь. Маханькова (соседка по номеру. – Ф. Р.) подбежала к двери, спросила, кто там. «Елизавета Апраксина здесь? Откройте!» Она открыла – на пороге стоял милиционер. Евгения Александровна растопырила полы своей ночной рубашки и, перекрыв вход, сказала: «Я ее никуда не пущу». Но я оделась и пошла за милиционером. На переднем бампере милицейской машины сидел Олег. Оказывается, это он попросил милиционера вызвать меня. Я набросилась на него почти со слезами, рассказала о моей поездке в Ленинград, о пережитом страхе за маму.
