Владимир Трухановский - Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры
Русофобия на Западе вызывала возмущение в общественном мнении России. Русские люди особенно остро реагировали на это негативное явление, потому что русофобия развернулась вскоре после разгрома империи Наполеона, за победу над которым Россия уплатила большой кровью и тяжкими материальными жертвами. Великий Пушкин отразил эти настроения в русском обществе, написав стихи «Клеветникам России», в которых есть такие строки:
…И ненавидите вы нас…
За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Мы сегодня не примем «племенную» терминологию Соловьева, не согласимся и с противопоставлением одних племен, т. е. народов, другим. Все они должны жить в единой Европе, сосуществуя на незыблемом принципе строгого равенства и взаимного уважения к интересам друг друга. Но корни русофобии, которую Соловьев любезно именует «нелюбезными отношениями», он вскрыл верно. Он говорит о явлениях первой четверти XVIII в., но его анализ проливает больший свет на «явления XIX в.», ибо в это время мощь России возросла еще больше. Мысли Соловьева имеют долговременное значение. Их следует иметь в виду и историкам, и политикам; так действительно было.
Во время пребывания Николая в Лондоне Дизраэли с царем не встречался, но он, конечно, внимательно следил за визитом как за важным событием. Когда визит отошел в прошлое и постепенно русофобия опять начала набирать силу, Николая стали в прессе и в парламенте называть «современным Атиллой, предводителем гуннов». Дизраэли выступил со своей оценкой русского царя, прозвучавшей диссонансом. Пресса, отражая в данном случае мнение министров, требовала «остановить царя». Дизраэли соглашался с этим, но отказывался считать его гунном. В 1849 г., выступая в парламенте, Дизраэли говорил о Николае как о правителе «с сильным интеллектом, который в общем использовал свою власть с должным учетом своего долга; он шел впереди народа, которым управлял». Принимая во внимание все обстоятельства, следует прийти к выводу, что в этом выступлении над стремлением оппозиционного лидера возражать министрам кабинета все-таки превалирует действительное мнение Дизраэли о царе Николае.
И В ОППОЗИЦИИ, И В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ
22 февраля 1849 г. Дизраэли писал сестре: «После тяжелой и длительной борьбы я наконец полновластный лидер». Это не совсем точно. Полновластный лидер консерваторов в палате общин — да, но не в целом, так как лидером в палате лордов оставался Стэнли, являвшийся главой всей партии тори. Дизраэли был вторым человеком в партии после Стэнли и все свои принципиальные действия должен был с ним согласовывать. Он мог спорить с ним, приводить аргументы в пользу своей позиции, но не мог позволить себе обострения отношений, разрыва со Стэнли, потому что это неминуемо означало бы политическую гибель Дизраэли. Ситуация осложнялась тем, что политическое положение в парламенте и в стране было запутанным и лидерам тори необходимо было повседневно определять позицию партии по самым различным, часто неожиданно возникавшим проблемам.
От отношений со Стэнли зависела дальнейшая карьера Дизраэли, а поддержание этих отношений в необходимом для него состоянии было делом далеко не простым. Уж слишком разными людьми они были! Эдвард Стэнли, унаследовавший после смерти отца титул графа Дерби, занимал очень высокое положение в социальной системе Англии. Графы Дерби по богатству, влиянию в стране, по невидимой, но реальной котировке шли непосредственно за герцогами королевской крови. К тому же представители семейства были зачастую людьми умными, талантливыми; к таким и принадлежал Эдвард Стэнли. Герцоги и маркизы превосходили его по рангу, некоторые из них, хотя и немногие, были побогаче, но по положению они явно не могли тягаться со Стэнли. Авторитет его дополняло всеобщее и, пожалуй, достаточно обоснованное мнение о том, что он обладал сильным умом и был прекрасным оратором. Как это часто бывало и все еще бывает в Англии, он однажды переменил свою веру — начинал в партии вигов, а затем перешел в стан тори. Когда он был вигом, его уже прочили в преемники премьер-министра Грея; после перехода к тори стали поговаривать, что он унаследует кресло премьер-министра после Пиля.
Стэнли не был карьеристом и не особенно активно добивался власти. Да и зачем? Он знал, что члену его семьи власть полагается по рождению, и поэтому готов был принять ее спокойно, когда в этом возникнет необходимость. Он представлял собой лидера того классического типа, каким он рисовался воображению правящих кругов и большинства грамотных англичан, интересующихся политикой. Стэнли был активным спортсменом, любил охотиться, ездить верхом и, конечно, скачки. Его справедливо считали покровителем ипподрома, хотя, как и лорд Бентинк, он не смог реализовать свою мечту на скачках, т. е. выиграть главнейший приз, носящий его семейное имя Дерби. Следует отметить, что в отличие от подавляющего большинства английских спортсменов-аристократов Стэнли был хорошо образованным, интеллигентным человеком. Он любил и хорошо знал классическую литературу. Его талантливому перу принадлежит добротный стихотворный перевод на английский язык «Илиады» — эпической поэмы, приписываемой Гомеру. Такая образованность и интеллектуальность — большие и важные достоинства для государственного деятеля.
Общественная мощь Стэнли, его аристократизм — не наигранный, а реальный, — самостоятельность и независимость тяжко давили на Дизраэли. Было ясно, что тягаться со Стэнли ему не под силу. Со своей стороны Стэнли, как умный политик, понимал, что Дизраэли нужен консерваторам, отсюда и его отношение к младшему партнеру. Стэнли внимательно и уважительно прислушивался к мнению Дизраэли, был вполне вежлив с ним, как это и положено крупному интеллигентному деятелю, но держал его на расстоянии вытянутой руки, не пытаясь навести мосты через разделявшую их социальную пропасть, более того — последовательно сохраняя дистанцию между ними. Дизраэли, конечно, понимал характер их отношений и все же стремился к сближению с шефом, к установлению с ним доверительных отношений. Стэнли удостоил Дизраэли приглашения в свою резиденцию Ноусли лишь в конце 1853 г. Со своей стороны Дизраэли очень хотел, чтобы Стэнли побывал у него в Хьюэндине, но это желание так и не было исполнено. Ко всему прочему Стэнли не импонировала присущая Дизраэли манера держаться.
