Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Пока я спускался по крутому склону к гавани, я увидел Кейса, поднимавшегося мне навстречу. Мне очень хотелось повидаться с ним и услышать его мнение обо всем, что происходило. Со времени его вступления в должность верховного комиссара, которая упала на него с плеч Макиндера, я слышал, что он глубоко переживал этот несчастливый поворот, который претерпели события. Однако, еще до того, как я смог поприветствовать его и задать свои вопросы, он заметил меня и окликнул.
– Привет! – произнес он. – Как я и думал, твои донские казаки в конце концов сбежали!
То, что он держался своего старого мнения и предрассудков в отношении донских казаков, глубоко укололо меня. Я считал этих людей очаровательными с их странным духом – полным красоты, меланхолии, терпения и простоты, – и это к тому же какой-то трагический народ, символизирующийся в дикой печали своей музыки. И насколько я знал, по крайней мере половина оставшихся сил, отступающих сейчас перед численно превосходящими красными, состояла из донских казаков, которые держались значительно дольше, чем много восхваляемые и более пышные наездники с Кубани.
Они ушли за пределы надежды вернуться к своей родной долине Дона и продолжали проигранный бой, несмотря на сомнительные интриги некоторых своих вождей, по всему Кубанскому краю, казаки которого никогда не делали ни малейших усилий объединиться вокруг Врангеля, Шкуро и Улагая. Верховная власть их постоянно третировала, им не доверяли Деникин, Кейс и многие другие обладатели высочайших постов в Белой армии, и тем не менее в последний день в Новороссийске некоторым даже пришлось плыть на своих лошадях до кораблей и карабкаться изо всех сил, оставляя лошадей на произвол судьбы, позволяя им тонуть рядом с судном. Воды были полны раздувшихся конских трупов.
Я был так огорчен этой вспышкой Кейса, что направился прямо к своему вагону и лег в постель. Моя голова пылала, суставы дрожали, и я чувствовал себя отвратительно и физически, и морально. Все кончено, думал я. Длинный перечень неудач становился все полнее и все неисправимее, чем дольше я смотрел на него. Мой труд закончился провалом – провалом в идеалах, провалом в планах, провалом в исполнении. И что скажет история о провале британской миссии в Южной России и неэффективности большинства ее членов?
Я обнаружил, что мне ужасно хочется отправиться на Brauenfels, попрощаться со Смагиными до того, как они отплывут, и сказать им, как я сожалею обо всех этих неудачах. Мне даже хотелось рискнуть и встретиться глазами с моими старыми друзьями, которые могут сказать: «Видишь, что принесла нам твоя обещанная британская помощь!» Но потом я понял, что мое мнение несоразмерно. Что-то было не так. Все это мне приснилось. Нет, мне не снилось, потому что кто-то вдруг спросил меня, как я себя чувствую, и сказал, что меня отвезут в госпиталь. Я удивился про себя, почему в госпиталь. У меня до этого болела голова, а кроме того, после чая я собирался отправиться в Крым вместе с Врангелем. Чай уже готов? А где повар Василий?
Нет, ответили мне, не время пить чай. Было время завтрака, и скоро корабль отплывет. Ко мне подошли несколько незнакомых офицеров и попрощались со мной перед тем, как я сел в моторную лодку, а потом наступило забытье, и я очнулся сидя на носилках – меня выносили из вагона. Мне необходимо оглянуться и помахать рукой. Но я не мог этого сделать. Я был привязан к носилкам, но нигде не было ремней.
А потом – кто этот гигант, который все рос и рос, и у него была седая голова, а на ней красная повязка? Да это генерал Холмен, и каждый застывал перед ним по стойке «смирно», потому что это был он. Он тоже пришел попрощаться, потому что я отплывал в Крым на моторной лодке. А он полетит на аэроплане Эллиота, и когда мы доберемся до Крыма, все соберемся в Полтаве и там захватим бронепоезд и позавтракаем у Смагиных.
Но он мне говорит, что не собирается в Крым, и что-то протягивает мне. Я подумал было, что это лекарство, но оно твердое на ощупь, и в нем есть булавка, и он прикалывает это к моей груди. И все говорят что-то приятное и улыбаются, а он произносит: «Молодец!» и «Удачи!», и всего меня пронзает какая-то боль, но это не больно, это что-то такое, что куда приятнее, чем боль, но так меня ранит, что приходится натянуть на голову одеяло.
Так я узнал, что значит заболеть тифом.
Хотя мы и дезинфицировали все вагоны, в которых жили, сжигая химические реагенты, чтобы убить вшей, и хотя даже сиденья были вынуты и отдельно продезинфицированы, последние пять дней после Сосыки мне пришлось пользоваться зараженными вагонами, и меня искусали вши. После того как все эти месяцы мне удавалось избегать эту болезнь, слечь в постель сейчас, когда хотелось быть в лучшей форме, чтобы добраться до Крыма и продолжать борьбу, было для меня огромной неудачей. Я уже бредил, а когда неделю спустя прошел через последний приступ в госпитале в Константинополе, моя голова была обрита, ресницы склеились, губы потрескались и нарывали, а зубы обесцветились. Кроме того, я мог разговаривать лишь шепотом, я почти не слышал, был полуслеп и потерял более трех килограммов веса. Но я все еще считал, что мне не повезло.
Сейчас я думаю по-другому!
Многие искусные писатели о России восхваляли ее, описывая ее ширь, белизну, простоту. Я не могу соперничать с этими более одаренными людьми. Но я просто могу сказать, что Россия влечет меня своей загадкой, зовет меня даже сейчас, после всех лет ее страданий. Чары, которыми она околдовала меня, никогда не исчезнут.
Мы не преуспели в том, что намеревались сделать, но мы старались изо всех сил, – успешно или нет, бог знает, но надо отдать долг всем офицерам и гражданским лицам, как русским, так и британцам, которые отдали все лучшее ради дела, которое мы в любом случае считали справедливым.
Без их верной помощи я один ничего сделать не смог бы.
Эпилог
После Новороссийска Врангель надеялся, что, продолжая борьбу в Крыму, он будет амнистирован в глазах союзников. Но до своего ухода Великобритания истратила около ста миллиардов фунтов стерлингов, а Франция – около тридцати пяти миллиардов в своих усилиях поддержать белые армии, но за исключением немногого военного снаряжения, вывезенного в Крым, все – танки, пушки, аэропланы, госпитали – было потеряно при эвакуации Новороссийска.
Поэтому британцы отреклись от Врангеля, хотя французы и признавали его правительство. Его численно уступающие красным войска были окончательно разгромлены в ноябре 1920 г. Те, кто все же сумел эвакуироваться вместе с ним – а их насчитывалось около 50 000, – раскололись и осели в Китае, на Балканах, в странах Балтии, Германии, Болгарии, Франции, Британии, Соединенных Штатах и Южной Америке. Их падение с вершин власти было ужасным. Генералы подметали улицы, чистили ботинки и становились швейцарами в ресторанах, содержавшихся князьями и их женами. Лишь немногие преуспевали. Большинство просто исчезло.
