Тони Бэрроу - Джон, Пол, Джордж, Ринго и я (Реальная история ‘Битлз’)
Когда мы достигли парка, идея с автобусом привела к неожиданным последствиям. Мы ехали через обширную и всё ещё пустынную автомобильную стоянку к определённому въезду, не привлекая никакого внимания небольших групп болтающих между собой фанатов, которые едва удостоили нас взглядом. К несчастью, человека, который должен был отпереть нам входные ворота, нигде не было видно. Постепенно небольшие скопления девушек окружили наш автобус, пока мы ждали с работающим двигателем. В крнце концов, кто-то заметил битла: “Это Пол! Это Пол!” У нас было два варианта: оставаться на месте и позволить в мгновение ока вырасти толпе или уехать и покружить по парку. Впоследствии Бесс Коулмэн сказала мне, что она и несколько других журналистов в автобусе по-настоящему испугались, что растущая толпа фанатов перевернёт автобус. Айра быстро принял решение: “Мы не можем здесь оставаться. Если эти дети начнут забираться на автобус, кто-нибудь пострадает”. Когда мы отъезжали, несколько фанатов забрались в свои старые автомобили с откидным верхом, а остальные следовали за нашим автобусом пешком, пока мы долго кружили по парку, лавируя между преследующими нас машинами и избегая группки возбуждённых фанатов на ногах. Никто не контролировал этот всё более растущий поток человеческого и транспортного траффика, и нашему шофёру пришлось несколько раз резко затормозить, чтобы предотвратить столкновение. Наконец мы заметили неистово махавшего нам человека у ворот, через которые мы должны были въехать в Парк, и опасная нервирующая гонка настоящих-а-не-игрушечных автомобилей подошла к концу. Этот случай остался в памяти Пола и вдохновил его на сумасшедшую гонку между автобусом и машиной в ‘Волшебном таинственном путешествии’, которое мы сняли в следующем году на аэродроме Вест-Маллинга в Кенте.
В восемь часов, когда на Кэндлстик-парк довольно неожиданно спустилась ночь, началось выступление ‘Битлз’. Хотя я не питал особых иллюзий относительно своих шансов сделать блестящую запись концерта, одно обстоятельство было в мою пользу – большое расстояние между сценой и трибунами в этом месте. Благодаря этому – думая я – я, возможно, смогу записать звучание со сцены без слишком большого просачивания непрекращающихся воплей и визгов фанатов со стороны трибун. Помог также тот факт, что это было выступление на открытом воздухе. В закрытом помещении было бы невозможно записать звучание музыки, не подхватив большого шума толпы. Когда последние исполнители разогрева сошли со сцены, я вышел на поле перед ребятами. Когда Джон, Пол, Джордж и Ринго бежали по траве, с трибун поднялся одобрительный рёв, а когда они наспех настраивали на сцене инструменты, каждый аккорд, который они брали, вызывал ещё больший рёв. Один американский ди-джей из нашей путешествующей компании, которому я не дал записать более ранний концерт турне, увидел, что я держу свой микрофон высоко в воздухе, и повторил мне мои собственные слова предупреждения: “По распоряжению Брайана Эпстайна не должно быть никаких записей выступлений. Пожалуйста, выключите”. Приложив палец к своим губам, я показал ему замолчать, так как не хотел посторонних голосов на своей ‘официальной’ записи концерта. На сцене один из ребят прокричал “Привет”, чтобы проверить свой микрофон, и в следующий момент группа энергично взялась за песню ‘Музыка рок-н-ролла’ Чака Берри.
Для того, чтобы переплюнуть идею Пола сделать сувенирную запись этого концерта, Джон взял с собой на сцену камеру и щёлкал ей напропалую лица остальной троицы между песнями. Также он сделал несколько снимков самого себя, держа камеру на вытянутой руке. В какой-то момент Пол упомянул холодный ветер, дующий в парке, заметив, что он “немного прохладный”. Не считая нескольких ремарок, добавленных просто потому, что это был конец турне, на протяжении большей части битлы представляли свои песни точно так же, как они делали это на протяжении последних трёх лет. Я сравнивал записи их первых американских концертов в Вашингтоне и Нью-Йорке с той, что я сделал в Сан-Франциско, и зачарованно заметил, что ребята использовали почти идентичные слова, обращаясь к публике между песнями. Пока эти репризы работают, зачем их менять? В те дни в портативных кассетных магнитофонах использовалась стандартная плёнка, которая была продолжительностью в 60 минут, по 30 на каждую сторону. Первая сторона моей плёнки закончилась вскоре после того, как Пол начал петь ‘Длинная высокая Салли’, последний номер программы. Интересно, что в этот вечер он чуть не забыл золотое правило никогда не говорить “Доброй ночи” публике, потому что, если бы все поняли, что это конец выступления, они бы оставили свои места и ринулись блокировать путь нашего бегства! Пол оборвал сам себя, сказав “До…” и кинулся исполнять песню. Как обычно, ‘Длинная высокая Салли’ являлась знаком нашей компании, включая прессу, прокладывать себе путь назад к ожидающему автобусу, чтобы мы смогли тронуться в тот момент, когда четверо обливающихся потом ребят заберутся внутрь и присоединятся к нам – как всегда, под аккомпанемент бурных аплодисментов всех нас! Не считая абсурда на стоянке перед концертом, это был самый обычный вечер, хотя одна местная газета и описала его, как ‘СУМАСШЕДШИЙ ДОМ НА БЕЙСБОЛЬНОМ СТАДИОНЕ’.
Когда мы оказались на борту нашего чартерного самолёта для последнего перелёта в этом турне – вдоль калифорнийского берега из Сан-Франциско назад в Лос-Анжелес – в соседнее кресло рядом со мной опустился Джордж и сказал: “Ну, вот и всё. Я больше не битл”. Он не имел в виду, что уходит из группы, а лишь то, что он и остальные трое могут отмахнуться от всех трудностей битломании и сконцентрироваться на серьёзном создании музыки в студиях звукозаписи. Джордж признался мне, что последней каплей стали угрозы американских религиозных фанатиков убить Джона. Когда я спросил его, что он на самом деле думает о церемониальных кострах, уничтожавших битловские альбомы в библейском поясе, он ухмыльнулся и сказал: “Ну, им приходилось покупать эти альбомы, чтобы они могли их сжечь!”
Джон крикнул мне через проход: “Где Эппи? Он там был сегодня?” Я сказал, что не видел Брайана на выступлении и не думаю, что он в Сан-Франциско, но что он, несомненно, снова присоединится к нам в Лос-Анжелесе. Правда была в том, что чемодан Эпстайна, содержавший в себе солидный запас наличных, – около 20 тысяч долларов, как мне сказали – кипу очень личных документов, включая контракты на концерты ‘Битлз’, а также бутылку незаконно приобретённого барбитурата ‘Секонал’ был украден у него, пока он уходил на обед в отель ‘Беверли хиллз’. С помощью своего нью-йоркского друга и делового партнёра Нэта Вайсса, у которого тот же парень в то же самое время тоже что-то украл, Эпстайн предпринимал последние отчаянные попытки выследить своё имущество, прежде чем мы покинем Америку. Он сообщил мне по секрету, что среди пропавших вещей было несколько весьма щепетильных личных документов, и больше всего он боялся, что их мог украсть потенциальный шантажист или что они могли быть ему переданы. Эпстайн сказал мне: “Если ты вдруг обнаружишь, что пресса что-то пронюхала, то ради Бога, сообщи мне сразу же и никому не говори ни слова”. В конечном счёте, эти двое и в самом деле получили требования шантажиста с угрозой, что запрещённое владение наркотиками Брайана станет известно властям, прессе или и тем и другим. Боязнь скандала гораздо больше заботила Эпстайна, чем потеря наличных, потому что часть грязи, выкопанной из этих документов, могла повредить имиджу ‘Битлз’. Эпстайн всегда скрывал свои ошибки и проступки, потому что он считал, что если он вызовет о себе дурную славу, то часть её прольётся и на его подопечных. Через какое-то время вор, бывший возлюбленный Брайана, был арестован, и чемодан Брайана вернулся к нему в Лондон. Бутылка ‘Секонала’ был пуста.
