Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса
Нет, это не страх и не радость. Какое-то иное чувство. Как будто этого известия из отечества мне не хватало, чтобы увидеть всю здешнюю картину и понять готовность России. Если на объявление свободы народ отвечает бунтами, то каким же негодованием он полон? Однако надо себя сдерживать в суждениях. Годы, как убыл я из России, и многое там могло перемениться. А быть может, теперь, после здешнего, я иными глазами буду и на российские события смотреть. Но одно ясно мне — те могут дело делать, кто умеет определить готовность народа.
Перечитал — и стыдно стало. Там кровь льется, страшно сказать, не революция ли начинается, а я резонерствую».
МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ
Через полгода после победы в гражданской войне положение правительства Хуареса стало куда более шатким, чем в день вступления в столицу. Гибель Окампо, Дегольядо и Валье усугубила кризис. Маркес убивал лучших людей республики, и убивал безнаказанно. На кровавые беззакония противников Хуарес отвечал педантичным соблюдением законности. Ни один сподвижник Мирамона не был казнен. Их ждал суд. А суд этот все откладывался из-за неполноты обвинительного материала. Рядовым пурос начинало казаться, что их вожди бессильны справиться с накатывающейся из окрестных ущелий волной мстительной злобы. Министрам революционного правительства начинало казаться, что они втягиваются все в тот же мрачный водоворот невыполненных обещаний, несостоявшихся перемен, несбывшихся надежд, чреватый новым взрывом, новой гражданской войной, ибо тысячи корыстных честолюбцев и наивных максималистов ждали своего часа.
После гибели Валье Гонсалес Ортега лично возглавил добровольцев, брошенных навстречу летучему отряду, высланному Маркесом. Бой шел на окраине Мехико. Солдаты Ортеги опрокинули нападавших. Но — небывалое и печальное дело! — конгресс специальным решением отозвал Ортегу с поля битвы, чтоб тот не увлекся преследованием и не разделил участь Дегольядо и Валье… «Такубайский тигр» внушал теперь ужас, какого не внушал конституционалистам во время войны. От решения конгресса до паники было несколько шагов.
В конечном счете все объяснялось отсутствием денег.
Несмотря на усилия Сарагосы, никак не удавалось снарядить и вооружить войска для решающей операции против Маркеса.
Министры подавали в отставку один за другим. Невозможно было сформировать устойчивый кабинет.
Казалось, что жертвы и страдания трехлетней войны напрасны — все катилось в пропасть.
Миллионы песо — налоги и таможенные сборы — уходили за границу в виде платежей по иностранным займам…
Через три дня после похорон Валье Гладкой пришел к президенту. Был вечер, но они сидели в рабочем кабинете Хуареса — во дворце.
Гладкой долго, запинаясь и дергая худым лицом, рассказывал о смерти Окампо, о заваленном трупами поле битвы, на котором погиб Валье.
Хуарес перекатывал в пальцах незажженную сигару. Он не смотрел на Гладкого, взгляд его был рассеянным.
— Когда мы везли тело генерала Валье по улицам столицы, — сказал Андрей Андреевич, — нам повстречалась его мать. Она велела открыть гроб… ящик…
Он наклонился в сторону президента — большой стол был между ними.
— Я никогда не забуду, дон Бенито, — продолжал Андрей Андреевич, с усилием подавляя судорогу в горле и сглатывая металлического вкуса слюну. — Тело генерала долго висело на дереве — после расстрела… Я не могу даже говорить об этом. Не мне рассказывать вам, как хорош он был… А в этом ящике лежало… Почему вы не объявите чрезвычайное положение, дон Бенито? — крикнул Гладкой. — Все гибнет!
Хуарес медленно постучал сигарой по газете, лежавшей перед ним.
— Да, да… Отмена конституционных гарантий для политических противников. Временная диктатура. Ближайшие мне люди пишут: «Речь идет о самозащите семи миллионов человек от двух тысяч убийц. Неделя суровых мер спасет страну».
Он слегка подтолкнул газетный лист к Гладкому, словно приглашая проверить, правильно ли он прочитал.
— Я тоже думаю так, — сказал Гладкой.
— И я думал бы так же, если бы находился на вашем месте.
Андрей Андреевич услышал что-то новое в голосе Хуареса — сарказм, презрительная ирония? Он испуганно взглянул на президента. Нет, тот смотрел задумчиво и добродушно. Или снисходительно?
— Человека, бьющегося в конвульсиях, — сказал Хуарес, — конечно, можно приковать к стене, и он станет неподвижен. Но что с ним будет, когда цепи снимут? Нужно другое лекарство.
— И вы знаете — какое?
— Это знает каждый трезвый политик. Сегодня дело не в политических трудностях. Несколько миллионов песо дали бы нам возможность стабилизировать положение. Нужны не политические, а экономические меры.
— Почему никто не предлагает?..
— Трудно решиться. Нужна отсрочка на выплату процентов по внешнему долгу. Нужно на время прекратить платежи. Немедленно появятся деньги — и, соответственно, боеспособные батальоны, старательные чиновники, возможность стимулировать промышленность. Но приостановить платежи — провоцировать интервенцию.
— Где же выход?
— Нужно рискнуть.
— Но Мексика не может воевать с европейскими державами! Страна устала от войны!
— Вы много ездили по нашим дорогам, дон Андреу, и, конечно, видели, как в тропических долинах застревают в грязи тяжелые повозки. Это страшное зрелище, не правда ли? Погонщики выбиваются из сил, истязают быков, чтобы вытащить повозку из трясины… При этом они знают, что через сотню шагов застрянут в следующем болоте. Не так ли?
Хуарес, улыбаясь, смотрел на недоумевающее лицо Гладкого.
— Весь фокус в том, дон Андреу, что это будет уже другое болото! Вы понимаете? Другое. А им важно вылезти из этого!
— Вы шутите, дон Бенито.
— Не совсем. «Неделя решительных мер» — вздор. Это — прошлое. Надо вылезти из сегодняшнего болота. Кроме приостановки платежей, возможностей нет.
— Почему же вы?..
— Я жду, чтобы конгресс сам додумался до этого. Когда они поймут, что я не введу чрезвычайного положения, их мысли повернутся в эту сторону. Я не хочу навязывать решение…
Придя домой, Гладкой записал: «Удивительный человек. Поговорив с ним, я снова поверил, что все будет хорошо. Я не умею ему не верить, вот ведь какая странность!»
17 июля 1861 года по предложению депутатов конгресса Хуарес обнародовал декрет о двухлетнем моратории на выплату процентов по внешнему долгу.
Немедленно сотни тысяч песо, предназначенных для очередной выплаты, переданы были военному министерству. Сарагоса не терял времени. Через несколько дней переформированные и перевооруженные правительственные войска под командованием генерала Ортеги и полковника Диаса встретились с главными силами Маркеса и разгромили их.
