Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945
Стоит здесь напомнить и еще один эпизод советско-польского боевого братства: когда немецкие дивизии стояли под Москвой, генерал Андерс эвакуировал польские части, экипированные и вооруженные, кстати, Советским Союзом, в Иран для прохождения военного обучения. Как показала дальнейшая история, Андерс так и не вернулся на русский фронт. Через Узбекистан, Иран, Палестину дивизия Андерса была переброшена, уже по приказу англичан, в Италию. И там в мае 1944 года в местечке Монте-Кассино она была уничтожена в одном бою: немцы их расстреляли из нескольких десятков пулеметов в ущелье. Поляки до сих пор, подвыпив русской водки, любят спеть песню: «Червоны маки на Монте-Кассино…» О моих земляках, освобождавших их Сопот, Гдыню, Познань, ни грустных, ни веселых песен благодарные поляки не поют.
В этой главе опубликуются странички из «Польского дневника» бывшего сапера 145-го отдельного автоинженерного батальона Ивана Матвеевича Шведова из поселка Черная Грязь, что неподалеку от деревни Стрелковки – родины Маршала Победы Г. К. Жукова.
– Вислу мы форсировали и начали расширять плацдарм. В то время я был уже помощником командира автоматного взвода. Звание – сержант.
После небольшой артподготовки рота пошла в атаку. Немцы, видимо, знали, что мы будем атаковать, и, чтобы не попасть под огонь нашей артиллерии, первую линию траншей и окопов оставили без боя. Отошли во вторую линию. Там у них была более выгодная позиция. Возвышенность. И с нее-то они простреливали перед собой по фронту буквально все.
Заняли мы немецкую траншею.
А нашего командира взвода, лейтенанта, во время атаки ранило в обе руки. И командование взводом пришлось принять на себя мне.
Подморозило. А когда бежали в цепи и стреляли по отступающим немцам, я вгорячах рукавицы где-то бросил. И теперь руки стали замерзать.
Занял позицию на правом фланге взвода. Справа от меня – соседний взвод. Поднялись, пошли. Впереди – второй эшелон немецких траншей. Они долго не стреляли. Подпускали на верный выстрел. И вот ударили. И цепи наши сразу положили. Наш взвод оказался ближе других к немецким траншеям. Ротная цепь вначале шла ровно, а потом сломалась клином. Как журавли мы на них летели…
Я вначале подумал, что мои автоматчики просто не выдержали и залегли. Немцы стреляли из пулеметов. Стреляли почти беспрерывно. Пулемет есть пулемет. Залег и я. Не бежать же в атаку одному, хоть я и исполняю обязанности командира взвода. Но вскоре я понял: взвод-то мой почти целиком расстрелян и я тут, перед немецкой траншеей, остался один! Лежу. Наблюдаю. Сердце мое колотится. Стрельбу они немного ослабили. Задвигались. Закричали. Это уже верный знак: к контратаке готовятся. Гляжу, и правда поднимаются. Прикинул: шагов сто до них. Что ж, думаю, никто из моих ребят не стреляет? Ведь кто-то же есть живой! А немцы идут. Тогда я приподнялся и с колена, прицельно дал несколько очередей. Посмотрел направо: соседний взвод тоже без лейтенанта и тоже уже отступает – бегут ребята что есть мочи! Только шинели заворачиваются! Пули вокруг меня – цив-цив! Я опять залег. Лег за труп своего товарища. А немцы опять встали и идут. Я снова вскочил, выпустил последние патроны и рванул к своим.
Бегу. По мне стреляют. Но стреляют уже другие. А эти, которые на меня шли, больше уже не вставали. Видимо, я их срезал последней очередью.
Прибежали мы, кто остался живой. Ротный нас встретил, говорит мне: «Молодец! Достоин высокой награды!»
Вот, думаю, за удачные атаки не награждали, а тут…
Ко мне ребята стали собираться, остатки взвода. У одного глаз выбит, висит, и он его в ладони придерживает. А другой, из недавнего пополнения: «Меня, товарищ сержант, в руку вроде ранило». И вертит своей перебитой рукой туда-сюда. В горячке. Я и сам еще плохо соображал.
На нейтральной полосе вскоре все утихло. Немцы больше не контратаковали. Из взвода нашего больше никто не вернулся. Стало вечереть.
– 1 декабря 1944 года, после второго ранения, я попал на курсы младших лейтенантов. Три месяца ускоренной учебы. Нам прилепили по одной звездочке – и на фронт. Назначение я получил в 1297-й стрелковый полк 160-й дивизии.
Бои уже шли в Польше. Мы шли на Данциг. Там мы окружили довольно большую группировку немцев. Но окружили их с суши, а с моря – нет. И они продолжали сражаться. Наша дивизия ударила в центр группировки с целью расчленить ее. Впереди перед нами лежал город Сопот. Там я впервые в жизни увидел море.
Но до моря было вот какое дело…
Местность под Сопотом лесистая. Артиллерию применить было нельзя. Мы с немцами сошлись так близко, что стрелять артиллеристы не решались, чтобы не перебить своих. Мой взвод был правофланговым в батальоне. Взводу придали расчет станкового пулемета. Справа шел другой батальон. Вот стык наших батальонов и должен был прикрывать этот пулемет.
Шли лесом. Впереди – овраг. И вдруг из-за оврага немцы открыли сильный огонь из пулеметов и автоматов. Мы сразу залегли. Моя позиция оказалась как раз перед оврагом. Спуск в овраг пологий. Я приказал пулеметчикам, чтобы контролировали перед собой по фронту противоположную сторону оврага и не пускали немцев сюда, если те вздумают контратаковать.
Расставил я свой взвод, жду. А слева от меня, смотрю, другие взводы нашей роты поднялись и, отстреливаясь, начали отходить. Я встал за деревом. Бегут пулеметчики соседнего взвода. «Куда? – кричу им. – Быстро ко мне! Устанавливайте пулемет и бейте вдоль оврага!» Те послушались. Быстро развернули «максим» и начали стрелять.
А немцы уже полезли в лощину. Но мы их остановили. Когда согласованно лупят два пулемета с флангов, трудно преодолеть их огонь.
Лежим. Одну атаку отбили, ждем новой. Пулеметчики соседнего взвода рядом со мной. Второй номер заправил новую ленту. И вдруг – взрыв! «Максим» – кверху колесами! Первый номер отбросило. Живой он остался или его тогда убило, я так и не узнал. Второй номер невредимый. А у меня от близкого взрыва такой шум в голове, что я и соображать-то стал плохо.
Оказывается, немец подполз к нашей позиции и выстрелил из фаустпатрона. Но счастье наше, немного промахнулся. Граната ударила в дерево и разорвалась поодаль. Я – к пулеметчику. Перевернули мы пулемет, поправили ленту. Я лег за гашетку. Немцы уже поперли. И начал я стрелять. Стреляли мы по ним почти в упор. И опять отбились.
Я лежу и думаю: что ж это за части нас контратакуют так ожесточенно? Совсем с потерями не считаются, напролом идут. Неподалеку, на краю оврага, лежит офицер. Не добежал до нас совсем немного. Я подполз к нему. На фуражке череп с костями. Так это же СС! Я снял с убитого часы. Хорошие, швейцарские часы. Долго потом, уже после войны, носил их.
