Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг. - Ковальская Елена

Если бы ты знала, какое чувство настоящего облегчения и радости мы все испытали! Уверяю тебя, предыдущие дни были сущей пыткой, и твои бедные дети жестоко страдали. Сейчас Аликс просто не узнать. Годами я не видела ее такой счастливой. Когда Виктория спросила ее, как она себя чувствует, Аликс сказала, что обожает Ники. Благослови их Бог! Пусть она будет достойной женой твоего дорогого мальчика, который покорил все сердца без исключения. Он расскажет тебе все подробности, которых я, разумеется, не знаю. Но так как сейчас у них ни минуты покоя, я решила быстренько написать тебе эти новости.

Михен была просто очаровательна! Право, она и Вильям вели себя как нельзя более мило с ней — совсем как брат и сестра. Вся родня совершенно очарована — и немцы, и англичане. Это тоже придает ей смелости, ведь бедная девочка измучила себя, и право же, прошла через душевные муки.

Думаю, твое письмо глубоко растрогало ее, Ники наверняка скажет тебе об этом.

У нас был молебен, на котором присутствовали и сестры. Эрни очень доволен, что мы едем завтра и проведем <у него> ночь и часть дня. Если бы дорогой Папа был жив, мы, конечно, поехали бы в Дармштадт. А мы, четыре сестры, с мужьями, хотим навестить могилы наших дорогих родителей. Все это просто кажется сном: Эрни со своей юной прелестной женой, Аликс, обручившаяся наконец с единственным человеком, которого она любит. Сердце радуется, глядя на все это. Как бы мне хотелось, чтобы ты была здесь!

Погода в целом хорошая, но изменчивая. Солнца мало, но все зеленеет, цветет, и мы гуляем в легких платьях. Бабушка очень любезна. Сегодня утром Ники и Аликс пили с ней кофе, она одарила их подарками. После обеда мы ездим гулять в Розенау^[796]. Вся огромная семья постоянно встречается за трапезой и…

Боюсь, что письмо мое сумбурно, но голова кругом после всех этих переживаний и бесконечной суеты. Перед прогулкой в экипаже выдалась минутка, и я воспользовалась ею, чтобы написать тебе несколько строк.

Мне думается, после первого разговора с Ники она уже чувствовала, что не в силах будет отказать, потому что она сказала, что Ники может еще раз заговорить. Любовь ее так велика, что она не могла сказать «нет», и только ждала поддержки, хотела почувствовать, что протестанты ее поймут — это так естественно, если подумать. Вот почему Михен сумела успокоить ее страхи.

Маленькая Сандра^[797] слышала, как она рыдала в своей комнате и говорила: «С меня хватит! Я не желаю слышать об этом!» Все дело в том, что в ней идет страшная борьба между любовью и совестью. И как только она поняла, что совесть ее станет мучить более, если она отвергнет Ники, что в конечном счете самое главное — быть хорошей христианкой. Я более чем уверена, что она полюбит Православие. Но к этому надо подходить очень осторожно, проявляя большое уважение к ее прежней вере, чтобы не «froisse» (зд. не задеть — фр.) ее чувства и чтобы «sa nouvelle fois epanouira dans son amour» (ее новая вера расцвела в ее любви — фр.) любовь святая и чистая идет из религии.

К счастью, проповедь на свадьбе Эрни была как раз на эту тему — лучшего нельзя было и придумать, чтобы показать Аликс, что самым лучшим земным даром является любовь мужа и жены. И она сказала мне, что поняла это. Вечером я ей обмолвилась с ней несколькими словами и почувствовала, что она сдается. Михен дала ей превосходный совет, чтобы она никого не допускала говорить с ней о религии теперь, после того как она приняла предложение Ники, иначе найдутся «доброжелатели» — ограниченные и фанатичные, — которые из лучших побуждений выбьют ее из равновесия и лишат покоя, который она наконец обрела.

Аликс очень благоразумна, и, по мере того, как они с Ники будут продолжать беседовать — а они уже меньше робеют друг перед другом — думаю, каждый день будет приносить ей несомненную пользу, приближать к новой вере и новой стране, которым она будет принадлежать.

Сердечный поклон и любовь от всех нас тебе, Саше, детям.

Нежно целую, любящая тебя сестра Элла.

Если смогу, напишу еще.

(ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 1582. Л. 56–59 об. — на англ. яз.)

Вел. кн. Елисавета Феодоровна — имп. Марии Феодоровне

10 апреля

Только что отослала письмо. Оба светятся радостью. Элла.

(ГА РФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 1586. Л. 26. — на англ. яз.)

К. П. Победоносцев^[798] — вел. кн. Сергею Александровичу

11 апреля. Сергиева пустынь

Вот, Бог дал нам радостную весть, — не знаю, как удалось Вашему Высочеству так скоро повернуть дела в благоприятную сторону. В добрый час! У нас точно спала с души тяжелая забота и открылись новые горизонты там, где, казалось, свет досками забран!

А теперь копятся вопросы — один за другим. Что жених? Любит ли и как любим? Проснулась ли мысль его? Проснулась ли забота? Поднялся ли тот интерес духовный, который двигает вперед человека и расчищает путь перед ним?

И что невеста? Вопрос о вере, конечно, решен в необходимом смысле? Великое дело — будущая императрица русская, и теперь особенно великое дело ввиду натуры и характера и всего прошедшего у цесаревича. Когда она прибудет сюда? Не прибудет ли с вами прежде всего в Москву?

Если она умна, если душа у нее живая, конечно, в душе у ней теперь масса представлений, вопросов, ожиданий, гаданий о неведомой области, в которую она вступает. Первое появление ее здесь не может быть так обставлено, как появление бывшей цесаревны Дагмары^[799], которую давно ждал и чаял, и знал народ, потому что ей предшествовала поэтическая легенда, соединенная с памятью усопшего цесаревича, — и день ее въезда был точно поэма, пережитая и воспетая всем народом.

Но и этой новой цесаревне — гладкая и светлая дорога в Россию, и навстречу ей понесутся надежды живые и крепкие. Образ нынешнего государя, тогда цесаревича, был и тогда известен — и он был связан с тою же поэтической легендой умирающего брата и друга. Нынешний цесаревич в тени, и образ его бледен в представлении народном, совсем бледен. Тем живее выступит теперь образ его невесты, и пока не узнают его, на ней будут держаться надежды народные.

О, когда бы она оправдала их! О, когда бы она сумела, выйдя из немецкой среды, понять дух наш и полюбить народ наш и с ним нашу Церковь, подобно тому, как вошла в наш дух милая, незабвенная мать ваша, покойная императрица!

Кто сумеет осторожно и ласково и духовно ввесть ее в это понимание и в это чувство! Кто сумеет ее германскую культуру перелить в культуру русской верующей и любящей души и показать ей смысл всего прошедшего и всего настоящего в том смешении красоты с мелочью и пошлостью, которое представляет нам окружающая жизнь. Конечно, первые шаги ее будут под кормилом вашим и великой княгини.

Слышу, что она умна. Но ей потребуется много, много такта и осторожности, чтобы найтись и утвердить свое положение посреди известной вам обстановки двора. Тут предстоит и ей, и ему много затруднений, и, может быть, искушений.

Благослови Боже доброе начало, дай Бог увенчать миром и любовью и дружеством мысли и воли в новом союзе. Вот наше горячее желание и молитва наша…

Очень может быть, что это письмо не дойдет до Вас ранее Пасхи. Тогда примите от меня Вам и Великой Княгине радостное «Христос воскресе»!

Вашего Высочества преданнейший Конст. Победоносцев.

(Письма К. П. Победоносцева к Александру III с приложением писем к вел. кн. Сергею Александровичу и Николаю II. В 2 т. Т. 2. М., 1926. С. 348–350.)

Дневник цесаревича Николая Александровича

10 апреля.…В 414 уехали в Дармштадт: Виктория, тетя Элла, Ирен, Аликс, дядя Сергей, Ludwig^[800] и я. Ехали на экстрен<ном> поезде ровно 5 часов. Оделись в полную форму и в 10 часов прикатили в родной город Аликс. Была торжественная встреча; Ducky и Эрни в первый раз за хозяев. Почетный караул, коляска четверкой и конвой, иллюминация и толпы народу. Приехав во дворец, сейчас же сели ужинать, очень проголодались. Так странно и вместе так мне приятно было попасть сюда. Посидел в комнатах Аликс и осмотрел их подробно! Даже на ночь жалко расставаться!