Коллектив авторов - Пикассо сегодня. Коллективная монография
Специфика экранной культуры противится культуре картин и скульптур, это объективный факт. Экранное видение имеет другой ритм, другую специфику смотрения и видения. Экранное изображение – это не картина в раме, а нечто иное. Факт известный, проблема острая, и не будем на этом сейчас задерживаться.
Люди телевидения поняли ситуацию и не работают с произведениями искусства на музейный лад. Они работают с имиджами художника и его героев. В имиджах главное – характерные резкие черты, динамика, острота, экранность. Полезна сенсационность, причем она не обязательно означает громкую и шумную скандальность. Имидж «тихого отшельника» тоже может оказаться вполне сенсационным и адекватным экранным требованиям.
Культурный Герой превращается в ХХ веке в Экранного Героя. Не могу объяснить как и почему, но заметим, что Пикассо, Маяковский, Энди Уорхол и другие вели себя и играли в жизни так, как будто они играют на экране или перед камерой.
На бытовом уровне авторский имидж Пикассо – это имидж сенсационного человека. Он – типичный экранный герой-художник, богемный хулиган. То есть не денди вроде Бодлера, который может шокировать приличную публику, а уличный «анархист по жизни», который потрясает основы общепринятых верований и условностей. Вокруг него пульсировала атмосфера легенд, сплетен, мистификаций. Для массовой культуры Пикассо вполне подходит, не хуже чем Сальвадор Дали. Но это в бытовом (точнее, поведенческом) разрезе. Бытовой (поведенческий) имидж Пикассо не особенно оригинален: буян, фантазер, любитель женщин, политический радикал, то есть вообще «типичный художник», каким его видят массовая культура и массовое сознание. В поведенческом плане рисунок социальной (или антисоциальной) роли Пикассо мало чем отличается от того, как вели себя Аполлинер, Маяковский, Хемингуэй, Джексон Поллок. Они все играли роль непокорного художника в экранном варианте: опасный тип, безобразник.
Притом сорвиголова Пикассо (или Аполлинер, или Уорхол, или другой художник) исполняет в общественном сознании еще и роль тайновидца, жреца глубинных тайн. Люди считают, ему доступно что-то такое, что другим людям не видно и не ведомо. Таков миф про особое зрение Пикассо.
Понимающие в искусстве и литературе люди, разумеется, брезгливо относятся к сенсационным заголовкам и эффектным клише. Но есть и другая сторона в этом вопросе. Поведенческий имидж – это одно. Совокупность произведений художника тоже создает определенный имидж мастера. Можем ли мы сказать, что Пикассо работал над имиджем, когда плел витки своей причудливой творческой биографии?
Имеется в виду не его социальный и бытовой рисунок поведения, а скорее тип творческой личности. Рассматривая его произведения, сразу замечают тот факт, что он был дерзкий имитатор. Или, если заострить мысль, непокорный раб истории искусств. Сам мастер подчеркивал с ранних лет, что он принципиальный имитатор. Это видно по вещам.
Большинству подражателей хочется создать впечатление, будто они не подражатели. В порядочном культурном сообществе считается несомненным, что в искусстве надо открывать свое и быть собой. Художник – он демиург, он создатель шедевров, первооткрыватель новых путей. Имитировать – это нехорошо. Может быть, этот комплекс оригинальности связан с модернизацией и техническим прогрессом, то есть с актуальностью авторского права.
Пикассо прекрасно понимает ожидания публики, он знает о власти этого демиургического мифа над умами людей. И он, что называется, высовывает публике язык. Он ясно дает понять и даже с удовольствием подчеркивает, что он подражает из принципа и по своему свободному желанию. Его увлекает само подражание, сама игра в очевидное притворство, само актерство почерка. Он делает то, что неприлично делать, и не скрывается. Насмешливый имитатор, который демонстративно имитирует то одно, то другое, не стыдится этого и как бы с ироническим вызовом поглядывает на культурное сообщество – это довольно оригинальный имидж. Его цитаты из области культурного дискурса – не клятва верности культуре, а кукиш в сторону культурных людей. Такого не прощают. Долго тянулась за Пикассо дурная слава Герострата.
Имитатор в данном случае словно посмеивается над культурным зрителем. Вам желательны качества музейности и академической умелости – извольте получить. Хотите авангардных деформаций – да сколько угодно. Детская наивность? Изобразим. Идейную партийную линию? Сделаем портрет Сталина. И это всё – Пикассо.
Перед нами – Культурный герой, который играет с культурой, и демонстрирует свою готовность послать к черту или снова извлечь на свет любые формы и ценности. Стили, идеи, концепции, вкусы, нормативы – это ему как бюро интимных услуг. Можно вызвать на дом кого захотелось, попользоваться и отослать обратно. Разумеется, такой тип должен был вызывать сильные неприязненные чувства у многих людей искусства, у публики, у интеллектуалов. Удивительно то, что обвинения и нападки на Пикассо были все-таки выносимыми. Его сильно ругали, но не стерли в порошок.
Зрителям и читателям показывают, что тут делаются не Шедевры, что художник в данном случае не творит высокое и вечное; он играет с цитатами того или иного рода. Он виртуозный маэстро, и даже отчасти демиург и жрец высокого искусства, но другой ногой он стоит в антиискусстве. Он циничен, саркастичен, он релятивист, и для него нет ничего святого. В этом всегда подозревали Пикассо, в этом его обличали Бердяев и Вейдле, христианские экзистенциалисты и буржуазные пуритане. И некоторые коллеги его обличали.
Теперь надо немного сказать о том, почему такие программные имитационные стратегии Пикассо следует причислять к области антиискусства. Это есть вопрос о том имидже «непокорного раба культуры», который мы видим у Пикассо.
Прямые и наивные средства антиискусства понятны и очевидны. Мы более или менее знаем, как эти приемы и подходы проявлялись – у дадаистов, у поп-артистов, у «новых диких». Но есть еще и непрямые, более изощренные и тонкие, уклончивые средства разрушения.
Одно из таких средств, – демонстративная имитационность. В пределе имитационность превращается в буквальное копирование, а еще далее – в так называемую апроприацию. Художник заявляет, что некий предмет, действие, событие, состояние или иной феномен реальности представляет собой его, художника, произведение. Он не сотворил, он перенял, он «апроприировал» что-нибудь (прием, предмет, стиль). Конечно, то, что делал Пикассо – это еще не апроприация как таковая. Радикальные методы апроприации появятся своим чередом, особенно у Марселя Дюшана. Пикассо апроприировал не любые возможные феномены, а только феномены одного разряда: языки чужого искусства. Но проблема апроприации явно обрисовывается в творчестве этого мастера.
