Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965
Понедельник, 11 ноября —
вторник, 12 ноября 1946 года
По часу-по два в день пишу «Современную Европу Скотт-Кинга» – работа над повестью еще недавно шла по нарастающей, а теперь бессильно клонится к своему завершению. Заболел Ирландией. Лора думает о том, что будет с Обероном, а я – о ближайших пятнадцати годах спокойной и деятельной жизни.Четверг, 14 ноября 1946 года Сегодня утром длинная телеграмма от Питерса из Америки. Предлагают месячное пребывание в Голливуде вместе с Лорой, все расходы берут на себя, хотят обсудить со мной экранизацию «Брайдсхеда». Если мы не соглашаемся, они теряют вложенные деньги, если соглашаемся – платят на 140 000 долларов меньше того, что уже потратили. Условия вполне приемлемы, тем более что я уже заключил контракт с этой же компанией, по которому уступаю им права на все написанные мною романы за 20 000 долларов, и они заплатили мне 3000 фунтов, необлагаемые налогом, за то, чтобы иметь возможность этот контракт расторгнуть. Смешно.
Воскресенье, 17 ноября 1946 года <…> Патрик (Кинросс. – А. Л. ) уехал в субботу днем. Какое же огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение воздержаться от чтения Генри Джеймса до седых волос и впервые прочесть, не успеет закрыться дверь за уходящим гостем, «Женский портрет»! [408]
Четверг, 21 ноября 1946 года Воспользовался своей уклончивой тактикой, разработанной в случае приглашения прочесть лекцию, и написал в бристольскую среднюю школу, что лекцию прочесть готов – но только у себя дома. Директор, старый педераст Гарретт, поймал меня на слове и привез с собой на автобусе целый класс, человек двадцать. Решил, что буду учтив и покажу им свою библиотеку. В результате весь вечер брюзжал и жаловался на жизнь. Перестать брюзжать – вот зачем я еду в Ирландию.
Суббота, 23 ноября 1946 года Французы называли немецкие оккупационные войска «серыми вшами». Для меня оккупационные войска английской социалистической партии – такие же «серые вши».
Понедельник, 2 декабря 1946 года Дует ураганный ветер, пронизывающий холод. Зима – не самое лучшее время для покупки дома. В Ливерпуль ехали в прокуренном, грязном, плохо освещенном вагоне. Сели на пароход: в воздухе разлита слащавая любезность, в ресторане льется шампанское. Обычный контингент пароходов «Ливерпуль – Дублин»: полковничьи жены с грудью, увешанной полковыми значками, священники, пьяненькие коммивояжеры. А на этот раз и несколько евреев – надо полагать, уклоняются от налогов.
Лондон,
вторник, 10 декабря 1946 года
<…> Ходил к исповеди, обедал в Холланд-парке [409] , чтобы посмотреть новую пьесу Т.С.Элиота «Воссоединение семьи» [410] . Временами пьеса напоминает пародию, но зал был настроен серьезно. Если верить программке, то это история Агамемнона. Мне же, за вычетом древнегреческого трагизма и хора, ассоциация не представляется очевидной. Основной недостаток пьесы в том, что перипетии сюжета вызывают повышенное интеллектуальное любопытство – автор мог бы обратиться к сюжету более известному.Суббота, 14 декабря 1946 года Джон Бетджемен говорил обо мне по радио. Одолжили у Дикина приемник и сели слушать. Много – слишком много – цитировал. Прочел длинный отрывок из «Мерзкой плоти» и вдохнул жизнь в высохшие, старые кости.
Понедельник, 16 декабря 1946 года Похоже, критики взялись за меня всерьез. Сегодня утром в «Хорайзоне» большая статья Розы Маколей: советует мне знать свое место и не соваться в мир живых существ.
Понедельник, 23 декабря 1946 года
Присутствие моих детей утомляет и угнетает меня. До обеда я их не вижу: завтракаю в одиночестве в библиотеке, а эту часть дома они обучены обходить стороной. И тем не менее ощущаю их присутствие с той минуты, как просыпаюсь. Обед мучителен. Тереза слова в простоте не скажет, шутит грубо и плоско. Брон неуклюж, неопрятен, себе на уме, интеллектуальные, эстетические и духовные запросы отсутствуют. Маргарет хороша собой, но и у нее век разума еще не наступил. В детской свирепствует коклюш. За чаем я вновь встречаю трех старших детей, и они не уходят из гостиной, пока не наступает время ужина. Раньше я получал удовольствие оттого, что рассказывал им про Бэзила Беннетта, доктора Бедлама и Себаг-Монтефиоре [411] . Но теперь, стоит мне начать свой рассказ, как они хохочут и кричат: «Нет! Это не правда!» Научил их играть в шашки, но никакой склонности к этой игре они не проявили. <…>
Потеплело, под ногами слякоть, дует порывистый ветер. Перспектива рождественских праздников внушает ужас, жду не дождусь, когда же лягу на операционный стол.По пути в Нью-Йорк,
суббота, 25 января 1947 года
Поднялся на палубу «Америки»; в крови кокаин, опиум и бренди, в теле слабость, в душе тоска. На операционный стол лег отчасти потому, что не хотелось, чтобы в Америке Лора занималась моим здоровьем. Сразу после операции стало ясно, что никакой необходимости в ней не было. Боль была непереносимой, унижение нескончаемым. А вот больница оказалась вполне сносной, медсестры очаровательны, Божья милость ощущалась во всем. Лежа в больнице, я располагал временем подумать о том, что, в отличие от тех, кто соглашается на операцию лишь после многих лет мучительных болей, я лег под нож хирурга, испытывая не более чем недомогание, да и то далеко не каждый день. Я не прислушивался ни к советам терапевта, ни товарищей по несчастью – просто явился к хирургу и заказал операцию, как заказываю обычно новые рубашки. И повел себя, как выяснилось, предельно безрассудно, за что расплачиваюсь. Во время моего последнего визита к хирургу, в день отплытия, боль была еще сильней, чем раньше. В больнице провалялся три недели. У Лоры, приходившей меня навещать, вид был изможденный – дети постарались. <…> Из больницы поехал на машине «скорой помощи» домой, пролежал дома два дня, а потом отправился в Лондон, где все время проболел и почти все время испытывал сильную боль. Особого удовольствия от нашего пребывания в Лондоне Лора не получила. И вот мы на борту парохода.
Пароход уютный, благоустроенный. Из пассажиров большая часть американцы, а из американцев – евреи. Не успели мы с Лорой занять отдельный столик подальше от оркестра и начать дрессировать нашего стюарда, как нас пересадили за капитанский стол, где разместились адмирал, посол, полковник, леди Джерси и женщина с лицом, похожим на яблочный пирог. Единственные англичане на борту – Пэтси Уорд, Изобел Миллз и некий Кроли – плывут вторым классом: примета времени. Имелась на пароходе и забавная пролетарская колония, состоит из невест американских солдат – брюки, младенцы, изъясняются исключительно на кокни; эти плывут первым классом – еще одна примета времени. Плавание прошло благополучно. В Нью-Йорк прибыли 31 января; тепло и солнечно.
