Тамерлан - Книга побед. Чудеса судьбы истории Тимура
Они отправили ко мне посла с поручением хорошенько исследовать мою позицию и состояние моей армии; я приказал своему войску два раза пройти перед ними церемониальным маршем и отпустил его.
Я очень желал последовать за этим послом, но мои войска отказались исполнить мое желание. Чтобы побудить их к этому, я прибегнул к средствам, которые мне внушало благоразумие. С одними я обошелся ласково и хорошо, других я подкупил деньгами, а чтобы склонить их всех, я не жалел речей, просьб, убеждений и обещаний.
Между тем разнесся слух, что двое из моих прежних слуг идут против меня во главе 6000 всадников Джете. Эта новость, дойдя до слуха моих воинов, вселила страх в их души, и они впали в уныние. Однако четыре амира, недоступные страху, остались возле меня.
XI. План, как вселить единодушие в сердца моей армии
Внимательно разведав образ мыслей четырех амиров, о которых я только что говорил, я убедился в их верности; затем я увлек их обещанием, что они разделят со мною все выгоды успеха, так что они стали точно исполнять все мои приказания.
Потом я обратился к тем, которые упорно отказывались выступить в поход; я говорил с ними с каждым отдельно: людей, в которых я замечал склонность к скупости, я осыпал щедрыми подарками и жаловал управление завоеванными областями тем, которые домогались почестей.
Но чтобы постоянно держать их между страхом и надеждой, я назначил каждому преемника или наместника.
Провианта и одежды было достаточно для того, чтобы поднять дух войска; ласковые речи и открытый вид окончательно склонили его на мою сторону; высокое значение, которое я по-видимому придавал его услугам, доставило ему столько удовольствия, что все возмутившиеся, так же как и покорные, присоединились ко мне, клянясь в безусловном повиновении и преданности во всех испытаниях.
Уладив затруднения, причиненные мне разногласием армии, я решил сразиться с Ильяс-Ходжой. Я не предпринял никаких других мер, кроме форсированного марша, чтобы подавить его, прежде чем он успеет узнать что-нибудь о моих движениях.
Ободренный этим счастливым знамением, я выстроил свою армию; я разделил ее на семь отрядов, и мы немедленно выступили в поход. Утром мы встретили двух моих прежних служителей, которые шли против меня и которые составляли авангард вражеского войска. После второй нашей атаки они обратились в бегство, и я преследовал их до моста Селкин, где расположился Ильяс-Ходжа.
Ночь, захватившая нас, заставила меня раскинуть палатки. Однако пока поле битвы еще не остыло, я решился тотчас же напасть на князя Ильяс-Ходжу, находившегося в окрестностях с 300-тысячной армией.
Выжидая более долгое время, я подвергал себя опасности быть вынужденным искать посторонней помощи; хотя лагерь амира Хусайна и находился невдалеке позади меня, я, однако, не хотел прибегать к нему. Разумность моих мер была достаточна для того, чтобы обратить в бегство армию Ильяс-Ходжи.
XII. План рассеять войско Джете и Ильяс-Ходжи
Я решился окружить армию Ильяс-Ходжи одним отрядом и сделать все его усилия бесполезными. С этой целью я поместил 2000 всадников, предводимых тремя офицерами, около моста напротив Ильяс-Ходжи. Сам же я, переправившись через реку с 5-тысячным отрядом конницы, занял высоты, которые господствовали над позицией врагов, и ночью приказал зажечь громадный костер.
Вид пламени, присутствие грозной армии, расположенной при входе на мост Селкин – все это так устрашило воинов Джете, что они всю эту ночь бодрствовали, не смея прилечь для отдыха. Что до меня, то я провел ее на холме, простершись ниц перед троном Создателя миров и призывая с тысячей благословений память Пророка, его потомков и его сподвижников. В забытьи я услышал чей-то голос, произнесший: «Тимур, победа и торжество останутся за тобой».
На заре я со всем отрядом совершил молебствие. В то же время я увидел, что Ильяс-Ходжа и его амиры на конях отступают повзводно. Мои полководцы и воины стали просить позволения немедленно их преследовать, но я предпочел выждать, узнать, не было ли какого-либо замысла в этом обращении в бегство.
Они отошли на расстояние 4 миль и затем остановились. Я ясно понял, что они хотели завлечь меня в равнину и там завязать сражение.
Амиры авангарда, которых я обратил в бегство, получили строгий выговор от своего господина Ильяс-Ходжи.
Неприятели, видя, что я не двигаюсь с занимаемых мною высот, не сомневались более, что я проник в их намерение, и возвратились, чтобы атаковать меня. Я тотчас выстроил свое войско у подошвы горы, чтобы иметь возможность дать битву, но, подступив к скалам возвышенности, войско Джете остановилось. Я тотчас приказал своим стрелкам пустить град стрел, а это произвело сильное действие. Так как наступила ночь, то враги, не имея времени предпринять что-либо, стали лагерем у подошвы холма, надеясь блокировать меня. В течение ночи я предложил своим полководцам разделить войско на три отряда с тем, что я сам поведу их в битву. Мое предложение было одобрено всеми. Перед рассветом я сел на коня, и мы сделали нападение с четырех сторон.
Воины Джете были рассеяны, прежде чем успели соединиться; с той и другой стороны было убито несколько человек. В неприятельской армии послышались крики: «Бежит», и она тотчас же обратила тыл. Так как я очутился близ Ильяс-Ходжи, то крикнул ему несколько слов. Звук моего голоса возбудил в князе ярость; он собрал свои рассеянные полки и снова повел их в атаку.
Сражение длилось до восхода солнца. Колчаны опустели. Наши противники отступили и в величайшем беспорядке возвратились в свой лагерь, находившийся в 4 милях. Не желая больше преследовать их, мы остались на том же месте, где и были. Устрашенная таким образом, армия не осмелилась уже завязать второе сражение; мои воины рассыпались вокруг лагеря Ильяс-Ходжи, а я сам так сильно беспокоил и утомлял его, что он был принужден перейти воды Ходжента. Тогда я перестал преследовать его и возвратился в Трансоксанию, чтобы воспользоваться своею победою. Я думал, что первое, чем я должен был заняться, было увериться в покорности и верности амиров, хорошо сознававших свои силы и могущество и весьма склонных считать себя выше равных себе.
Я объявил участником своего успеха амира Хусайна, моего шурина, который только что поднял знамя владычества в Трансоксании.
Я относился к нему с большим вниманием, но, несмотря на изъявления дружбы, которые выказал мне этот князь, он всегда сохранял ко мне чувство зависти и злобы.
Он пламенно желал, чтобы я возвел его на трон Трансоксании. Так как я не имел к нему никакого доверия, то привел его на могилу досточтимого Шамс-эд-дина. Там мы обещали друг другу взаимную дружбу; он уверял меня, что никогда не нарушит своих обязанностей. Три раза клялся он священной книгой (Коран).
