Николай Кузнецов - Крутые повороты: Из записок адмирала
В 1944 году я был назначен начальником штаба 4-й бригады траления КБФ (командиром бригады был ныне покойный контр-адмирал Белов). Бригада была большая — 12 дивизионов тральщиков, 157 кораблей от больших до малых катерных тральщиков. Финский залив был похож на суп с клецками — нами и немцами были выставлены сотни тысяч мин. Судоходство было почти полностью парализовано. Шло интенсивное траление, чтобы как можно быстрее пробить безопасные для плавания фарватеры. С якорными минами мы справлялись успешно, уничтожали их, вытравливая до тысячи в сутки. Тралили днем и ночью. Справились и с защитниками минных полей. Это мины, выставляемые немцами на малом заглублении от поверхности, а вместо минрепа (троса) применялись цепи, которые обычными резаками не подрубались. Нашли выход — к резакам трала прикреплялся тротиловый пакет для подрыва цепи, а за катерными тральщиками шли большие и вытравливали якорные мины, поставленные против больших кораблей. Но мы столкнулись и с немецким новшеством — электромагнитными минами, которые массово применялись на глубинах до 40 метров. Эта мина «RMH» представляла собой деревянный ящик на колесиках, начиненный взрывчатым веществом ТГА (тротилгек-сагеналюминий), размером в кубический метр. Мощность взрыва была в 1,6 раза больше, чем у тротила. Внутри мины находился сложнейший механизм с приборами срочности приведения в боевое положение (от немедленного до месяца) и прибором кратности (от 1 до 16), реагирующим на определенный по счету проход над миной или вблизи нее корабля. Начальная чувствительность мины составляла 4 миллиэрстеда (0,31 А/М). Со временем она постепенно грубела. Никаких тралов против этих мин мы не имели, и корабли подрывались на тщательно протраленных от якорных мин фарватерах. Единственно, что нами было придумано, — это таскать, как правило, деревянным тральщиком на буксире 500-метровой длины большую металлическую баржу, нагруженную рельсами, металлоломом для увеличения магнитного поля. Самое трудное заключалось в том, что для того, чтобы считать полосу протраленной, баржу по ней нужно было протащить 16 раз.
Вся наука была «поставлена на ноги», академики Курчатов, Александров». Но для ожиданий не было времени, Балтика была необходима народному хозяйству.
Наркому ВМФ стало известно, что наши союзники англичане имеют эффективный специальный трал против электромагнитных мин и он своим решением обменял торпеду PAT-52 на образец такого трала. Я присутствовал на испытаниях трала. Когда на красногорском рейде у Кронштадта был включен ток, взорвалось сразу 11 мин. Таким образом, большая, прямо скажем, государственная проблема стала решатся. В будущем были созданы и отечественные тралы, но это произошло много позже.
По свидетельству Н.Л. Михайлова (статья «Суд без чести», «Красная звезда», 16.06.90 г.), торпеда РАТ-52 разрабатывалась группой сотрудников минно-торпедного института под руководством В. Алферова и была принята на вооружение в 1939 году. Как пишет Н.Л. Михайлов, …«разрабатывалась» — сильно сказано: лицензия на ее производство была приобретена в Италии еще в 1935 году, оригинальность отечественной разработки заключалась лишь в своеобразной конструкции грузового парашюта с поворотным тросом». Но торпеда была секретной (в то время все засекречивалось), и В. Алферов в октябре 1947 года подал рапорт на имя замглавкома по кораблестроению и вооружению П. Абанькина, в котором обвинили Н.Г. Кузнецова в антигосударственных и антипатриотических поступках. В этих же грехах были обвинены адмиралы Галлер, Алафузов и Степанов, с ведома которых производился обмен данными с союзниками по некоторым образцам морской техники и артиллерии. Последствием был, как известно, суд чести над Кузнецовым, Галлером, Алафузовым и Степановым.
Не по своей воле, как правильно пишет Н.Л. Михайлов, а по указанию «сверху» председателем суда чести был назначен маршал Говоров, членами — М. Захаров, Ф. Голиков, Г. Левченко, П. Абанькин, Н. Харламов, Н. Кулаков — 2 армейца, 3 моряка и 2 политработника. На суде, кроме свидетелей обвинения (тот же Алферов), были и свидетели защиты, например, член-корреспондент Академии артиллерийских наук Чистосердов, но на доказательства защиты никто из судей внимания не обратил. Никакой суд был не в силах подорвать огромный авторитет Николая Герасимовича на флоте и в народе. Так была «отмечена» заслуга наркома за старание ликвидировать минную опасность для судоходства.
Можно утверждать, что из многочисленных версий причин гибели линкора «Новороссийск» (бывшего итальянского «Джулио Чезаре») является одна достоверная — подрыв на мине «RMH». Немцы, покидая в панике Севастополь в мае 1944 года, минировали, а вернее, беспорядочно сбрасывали в воду большое количество таких мин. За время моего командования 3-й бригадой траления в Усть-Двинске личным составом бригады на участке реки Даугавы от железнодорожного моста в центре Риги до оконечности входных молов было поднято водолазами флота около 100 таких мин. При разоружении некоторых из них установлено наличие в механизме гидростата, который на глубине Юм «надевал вторичный детонатор на взрыватель». При меньших (чем 10-метровая) глубинах гидростат не срабатывал, и хотя прибор кратности работал и запал срабатывал, но взрыва не происходило. Такие мины никаким тралом обезвредить нельзя. В сложном механизме мины с многочисленными паяными контактами бывали случаи, когда часовой механизм прибора срочности засорялся кусочками пайки и не работал. Когда «Новороссийск» пришел в гавань и стал на якорь, самим якорем или якорь-цепью он задел подобную мину, в которой отработал прибор срочности. Тот факт, что это была мина «RMH», доказывает пробоина в корпусе линкора. А перевернулся корабль потому, что, коснувшись носом грунта, потерял остойчивость. При большей глубине этого не случилось бы, и линкор плавал бы, как поплавок. Похожий случай имел место с большим танкером № 5 при таллинском переходе в 1941 году.
Если и ставить гибель линкора кому-то в вину, то в первую очередь, С.Г. Горшкову, который, будучи несколько лет командующим флотом, не принял должных мер к очистке гаваней от мин и, во вторую очередь, новому комфлоту Пархоменко — за нераспорядительность на аварийном корабле и гибель большого количества людей в сотне метров от берега. Никак нельзя обвинять Н.Г. Кузнецова, хотя сам он признавал свою вину за происшедшее.
Выше мы уже отмечали наличие большого авторитета Николая Герасимовича как выдающегося флотоводца, государственного деятеля и вместе с тем справедливого, заботливого и тактичного человека. Мне хочется привести пример, свидетельствующий о том, что никакой суд не мог изменить отношение к нему. В 1948 году Николай Герасимович, разжалованный до контр-адмирала, отдыхал на Рижском взморье в санатории ВМФ. В один из дней он позвонил мне, командиру бригады кораблей в Усть-Двинске:
