Баир Иринчеев - Оболганная победа Сталина. Штурм Линии Маннергейма
Во второй половине дня 27 февраля 1940 года на прямую наводку встали 203-мм орудия 317-го артиллерийского дивизиона большой мощности Резерва Главного Командования. Они открыли огонь по ДОТ и серьезно повредили или разрушили их. Обстрел ДОТ прошел без потерь, во многом благодаря грамотным действиям командиров-артиллеристов. Они сумели договориться со стрелками и танкистами об обеспечении боевой работы своих гигантских орудий. Лейтенант Тарасов попросил танкистов поставить два танка вплотную к его орудию — один слева, а второй справа, тем самым прикрыв расчет от обстрела с флангов. Стрелки залегли рядом с орудием, чтобы обезопасить его от возможных атак финской пехоты.
Эйно Хермунен, противотанковый взвод 2-го егерского батальона: «У нас, противотанкистов, тоже наступила тяжелая страда — нужно было отбивать атаки танков на шоссе у озера Муолаан-ярви и ближе к Яюряпяян-ярви. По танкам мы попадали, но нейтралка была такая узкая, что противник ночью, а иногда и днем, эвакуировал подбитые танки в тыл. То есть подбивать танки нам удавалось, а уничтожать — нет.
Бомбежка и артобстрел были такими сильными, что нам приходилось после нескольких выстрелов оттаскивать пушку к стене бункера, чтобы ее не разбило. Если бы мы потеряли пушку, то туго стало бы всем — и нам, и пехоте. На всем участке обороны я не видел других противотанкистов. Нам приходилось все время метаться с одного места на другое. В бункерах тоже стало небезопасно, так как тяжелая артиллерия постоянно долбила их. Самолеты противника сбрасывали на ДОТ бомбы и перепахивали всю округу мощными бомбами. Вронекупол на ДОТ № 10 получил прямое попадание и треснул. Наблюдатель в бронекуполе потерял сознание. После я узнал, что бронекупол после многочисленных попаданий был сбит и покосился, как корабль в шторм.
Как-то раз с нами случился редкий случай. Мы как раз оттаскивали пушку и снаряды к бункеру. Ребята тащили пушку, а мы втроем снарядные ящики. Командир орудия Васама шел впереди, Вяйно Уола вторым, а я замыкающим. Каждый нес по два ящика со снарядами, в каждом ящике было вроде бы по 5 снарядов. Что-то просвистело мимо меня — камень, осколок, кусок бетона — артобстрел был постоянным. Это «что-то» попало в снарядный ящик в левой руке у Вяйно, и он взорвался. Вяйно рухнул на землю, а мы стояли и пытались сообразить, что это такое взорвалось прямо среди нас. У Вяйно Уола была оторвана левая нога, начиная от паха. Держалась она только на обрывках одежды. У младшего сержанта Васама спина была разбита в фарш, у меня — передняя часть тела. Между нами было всего-то около метра. Мы положили Вяйно в волокушу, оторванную левую ногу положили рядом с правой. Он даже не потерял сознания, и кровь не шла, но нога точно была оторвана. Уола еще успел попросить нас: «Когда мне посылки будут приходить, не отсылайте их обратно, угощайтесь все вместе». Ему посылки из дома приходили достаточно часто, и мы все лакомились его деликатесами. Когда Васама вернулся из медсанбата, он сказал: «Уола жить будет, дотянул до медсанбата и там тоже был в сознании».
Однако судьба Уола сложилась иначе. Узнали мы об этом только после наступления мира. Мы отошли в район Лаппе-енранты, где в большом ангаре собирали для отправки домой погибших солдат. Там их обмывала и раскладывала по гробам какая-то мрачная баба. Не знаю, работала ли она одна, но кроме нее живых людей там больше не было. Мы часто приходили туда, обходили гробы, читали таблички — искали знакомых. И вот, как-то раз на гробу прочитали: «Вяй-но Уола, деревня Лауттакюла, Раума». Еще один из нашего взвода окончил свой земной путь, отдав жизнь за Родину.
Нас, фронтовиков, немного утешало то, что его похоронят в родной деревне.
…Мы почти сошли с ума от недосыпа и усталости. Мы понимали, что долго не протянем, физический коллапс приближался семимильными шагами. Но все равно мы сражались, стиснув зубы, сжав кулаки. Так прошла неделя, а может, две. Счет времени сбился, мы уже не знали, какой день недели, какое число, еще февраль или уже наступил март. Знали только одно — что после ночи наступает день и мы все еще являемся живыми существами на этой земле. Земля тряслась и стонала, война продолжалась, и она уже подходила к концу… Чем ближе она подходила к концу, тем тяжелее и кровавее она становилась».
Вечером 27 февраля 1940 года финские части получили приказ отступить с оборонительной линии у Муолаа. Отход был начат сразу же. В ночь с 27 на 28 февраля штурмовые группы с танками беспрепятственно подошли к ДОТ и подорвали их. В 387-м полку формировать штурмовые группы было уже не из кого. В результате в штурмовую группу была выделена группа стрелков 6-й роты под командованием младшего лейтенанта Синевых. Усилить их добровольно вызвались артиллеристы из полковой и противотанковой батарей полка. Всего удалось собрать группу в 60 человек. После подрыва ДОТ группа поняла, что финны начали отход, и начала осторожно продвигаться вперед.
Командование 23-го корпуса понимало, что финны вот-вот начнут отход, подготовило к рейду в тыл противника подвижную группу, основой которой стала 39-я легкотанковая бригада. Танки бригады должны были стремительным броском выйти на станцию Хейн-йоки. Полковник Лелюшенко отправил в авиаразведку рейда лейтенанта Арекелова из штаба бригады. Самолет-разведчик пролетел до станции Хейн-йоки и разведал маршрут движения. В районе станции он был обстрелян финскими зенитчиками из пулеметов, но сумел вернуться назад.
Стремительного рейда не получилось из-за сильного минирования дорог, лесных завалов, глубокого снега и эффективных действий финских заслонов. 28 февраля по пути на Хейн-йоки в районе деревни Хейкурила 232-й разведывательный батальон 39-й бригады, следующий с передовыми стрелковыми подразделениями без боевого охранения (финские источники утверждают, что советская пехота шла по дороге в колонну по три), был внезапно обстрелян перед завалами и минным полем.
Советские стрелки залегли и завязали с финским заслоном огневой бой. Командир танковой роты 232-го разведбата старший лейтенант Василий Моисеев, прошедший с бригадой весь ее боевой путь от Тайпале до Муолаа, вышел из танка и лично повел саперов вперед, чтобы расчистить дорогу для танков. Во время разминирования лейтенант Моисеев был убит финской пулей. Посмертно он был награжден орденом Ленина. Дома в Рыбинске у него осталась жена и четверо маленьких детей. Вот рассказ внука лейтенанта Василия Моисеева, московского бизнесмена Игоря Моисеева:
Старший лейтенант Василий Александрович Моисеев, командир роты 232-го отдельного танкового батальона. Из семейного архива Моисеевых.«…Бабушка не перенесла смерти деда и умерла в 45-м году. Они очень любили друг друга. Всех 4-х маленьких детей отправили в детдом, притом в разные. Старшая дочь деда Мая потом приехала в другой детдом и забрала маленьких детей в свой детдом. По стопам деда пошел мой отец Леня, став кадровым военным летчиком. Я последовал примеру отца, и мой сын Руслан последовал тоже за нами. Надеюсь, что мой внук Дмитрий тоже пойдет в кадетский корпус. Вот такая история…»
