Никита Михалков - Мои дневники
Сумасшедшее дачное веселье, постепенно переходящее в совершеннейший китч. Охотничий горн, на котором композитор под большой «балдой» пытается взять ноту как можно ниже. Время от времени общий разговор прерывается звуками этого горна.
* * *Люди русского Средневековья, совершавшие множество страшных поступков, были хотя и греховны, но не порочны. Они творили грех, но сознавали, что грех совершили, шли в церковь и пытались его отмолить. Теперь же, когда понятие греха стерто, люди стали порочны. Они совершают зло, но оправдывают его обстоятельствами. Ощущение безнаказанности пришло вместе с атеизмом, развратило и опустошило души.
* * *В прихожей зеркало. Влюбленная женщина, то и дело бегая на кухню, все время ловит на лету свое отражение в зеркале. «Хороша ли?» Это постоянный рефрен – рапиды, стоп-кадры, мгновения, разные состояния.
* * *Человек в сговоре с бандой. Его любит богатая женщина. Ее-то и должны ограбить.
Он у нее в гостях. Обедают, и он рассказывает ей свой «недавний сон». Рисует все очень подробно, дотошно. В этом сне ее якобы грабили.
И неожиданно все то, что он рассказывает, начинает осуществляться прямо на глазах. Этим своим «сном», который немедленно в деталях сбывается, он доводит ее до полного ужаса.
* * *Загоревшееся на влюбленной женщине платье. Хотела быть красивой. Носилась, жарила, варила, потом переоделась, пошла на кухню за каким-то блюдом – и от духовки полыхнуло платье. Дальше все происходит уже в обожженных лохмотьях.
* * *Белые ночи. Сауна «Астории». Из окна виден Исакий и пустой Ленинград. Замечательное соединение фактур, температур, состояний, масштабов, пластик.
* * *Грузины, собравшиеся ехать на чемпионат мира по футболу в Испанию. Вместо этого они покупают цветной телевизор и оказываются в подмосковной деревне, где смотрят трансляцию с чемпионата.
* * *Армянин-фотограф. Худой, сгорбленный, сильно пьющий, больной человек. Большой нос, впалые щеки, усики, буро-седой, с плешью и залысинами. На ногах «adidas» местного пошива, нейлоновые носки, узкие дакроновые брюки грязно-коричневато-серого цвета. Дакроновая куртка-пиджак с ушками для пояса, которого давно нет. Все несколько ему маловато.
Очень активен, вошел как человек, которого здесь все знают. Всю свою аппаратуру носит в полиэтиленовом мешке. Вошел, сразу же включил в розетку свою блиц-вспышку…
Подолгу усаживает людей, чтобы их сфотографировать. При этом шумно скандалит с ними и прежде, чем снять, берет со всех деньги. Собранный и безапелляционный. Выискивает пары, которые, на его взгляд, обязательно будут фотографироваться. У любого стола, ни секунды не сомневаясь, выпивает все, что ему предложат. Пьет быстро – держит бокал тремя пальцами, между безымянным и мизинцем зажав полученные деньги. Никуда не подсаживается. Очень деловой!
Люди русского Средневековья, совершавшие множество страшных поступков, были хотя и греховны, но не порочны.
* * *Албена. Трамвайчик. В вагоне садятся напротив меня трое: молодящаяся женщина лет 55, ее дочке где-то 35, и внучка лет пяти. Они еще бледны – видно, только приехали. Мамаша то и дело поглядывает на свою взрослую дочь, улыбается ей, дочка ей отвечает… По всему видно, что мама недавно разрушила жизнь своей дочери, ее муж все-таки ушел, и мамино самолюбие наконец удовлетворено. Всей семьей поехали к морю (теперь без зятя!).
И вот три эти женщины на курорте. Что из этого получится?
Как развить эту историю?.. Допустим, ухажер появится у дочери, а мама на него глаз положит, и так далее.
Короче, как все это превратится в ад, хотя по условиям и климату – рай.
* * *Тема накакал в писсуар. Сначала пошел только пописать, я дал ему 10 статинок. Затем вернулся уже с «новой потребностью», я дал ему 50 статинок и попросил принести сдачу. Он же вернулся без сдачи.
Сказал, что все стульчаки были заняты, пришлось накакать в писсуар. После этого ему сдачи не дали.
* * *Охота. Поздний вечер. Луна пробирается сквозь облака, кучнистые, переплетающиеся. Луна то появляется, то исчезает – круглая, большая, белая. Долго смотрю в небо, откинувшись на бок, потом «спанорамировал» на егеря. Сидит за мотором. Мотор ревет. Егерь курит. Ветер вгоняет мне дым от его сигареты прямо в легкие. Долго едем, потом егерь неожиданно наклоняется ко мне, кричит:
– Что говоришь?!
– Ничего!
Он возвращается на прежнее место.
* * *Палочкой шевелил шпильку на песке и рассказывал о том, что, если ее поднять, а вместо нее положить монетку, может быть новый роман с кем-нибудь.
Она заплакала сразу.
* * *Для экранизации Астафьева.
Одним кадром: Аким набирает из ключа в кружку воду, ставит кружку на снег, а может быть, держит в руке, что-то говорит, потом панорама на кружку – вода уже под пленкой льда.
* * *Симфонизировать речь. То есть если музыкальная симфония состоит из голосов разных инструментов, играющих одновременно и тем самым создающих образ и характер музыки и композитора, почему нельзя так же отнестись и к речи? Для этого надо сначала абстрагироваться от конкретного смысла слов каждого голоса – пусть актеры говорят что-то, разбившись по определенным тембрам, каждый в своей интонации, в своем ритме и темпе, рождая общий образ сцены.
* * *Кострома. Осенний день с солнцем белым. Стадион. Бегу по кругу. Девушка лет двадцати подкрашивает линии. Мальчик лет 17–18 метет метлой листья. Она сидит на покрытии, ему говорит:
– Миш, а Миш, ну скажи хоть словечко-то! – И звонко смеется. Красит. Он не отвечает, метет.
Бегу дальше. Слов не слышу, только ее звонкий смех вдалеке. Снова пробегаю мимо.
– Миш, ну хоть словечко скажи! – Опять смеется.
Бегу. Добегаю до них опять – тема слегка развивается:
– Миш, ты не комфортабельный человек. Знаешь, что это такое?
Молчит.
– Это когда одновременно все может человек делать – и разговаривать, и работать. Ты так не можешь. – Опять ее смех.
Начинаю новый круг и вознагражден совершенно уже новой темой:
– Если бы все так работали, как я, то давно бы уже коммунизм был! – Смех ее.
Бегу, издали вижу – Миша все-таки к ней подошел, разговор какой-то завязался. Он уже не метет, смотрит вовсю на нее. Видимо, зашел спор. Подбегаю. Точно! Спорят, кто больше весит.
Она: – Сначала ты скажи, сколько ты весишь? – Он опять молчит. – Ну скажи, чего ты, сколько весишь?
Молчит.
– Ну ты скажешь или нет? Каков твой вес?! – И опять ее смех, и опять убегаю.
Стадион, солнце, два замечательных человека. Кострома.
* * *Мама на дорожке долго жаловалась на здоровье. Ноги, одиночество. Через плечо транзистор. Передают одну из оперетт. Мама пошла и запела – вовремя вступив, вместе с певицей из транзистора.
