Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер
По свидетельству Шелленберга, Гиммлер был недоволен этим вмешательством в переговоры, которые хотел сохранить в максимальной секретности. Тот факт, что о визите Бернадотта было официально известно Риббентропу и Кальтенбруннеру, означал, что об этом узнает и Гитлер; тем не менее, Гиммлер решил придать происходящему официальный характер и проинструктировал Кальтенбруннера и Фегелейна, своего официального представителя в ставке Гитлера, просветить Гитлера по данному вопросу. По словам Фегелейна, Гитлер ответил: «В тотальной войне подобная чушь совершенно бесполезна». Шелленберг, стремящийся как всегда подчеркнуть свою роль, утверждает, что во время поездки в Хохенлихен посоветовал Бернадотту согласиться на компромиссное решение о датских и норвежских военнопленных и вместо того, чтобы добиваться их выдачи для интернирования в Швецию, просить их перемещения в центральный лагерь на северо-западе силами шведского Красного Креста. После интервью он заявил, что граф произвел на Гитлера «самое благоприятное впечатление», и что он хочет поддерживать с ним тесный контакт. Несомненно, ухватиться за эту новую спасительную соломинку его подтолкнул провал атаки на русских, которую только что провели от его имени люди Гудериана.
Неделю спустя Гиммлер приезжает в Берлин, чтобы присутствовать на встрече Геббельса со своими министрами. Они заговорили о мирных переговорах, но Геббельс заново поверил в Гитлера и отказался обсуждать эту тему без активной поддержки самого Гитлера. Он даже высказал предположение, что если бы Фюрер мог когда-нибудь предпринять такую акцию, то, скорее всего, он обратился бы на восток к Сталину, нежели на запад к союзникам. «Идиотизм», — пробормотал Гиммлер и вышел[138]. Геббельс готовил себя к роли защитника берлинских стен, человека, готового отдать за Фюрера и свою жизнь, и жизни своей жены и детей.
Керстен вернулся в Германию из Стокгольма 3 марта после дальнейших консультаций с Гюнтером, шведским министром иностранных дел, который боялся, что союзники принудят шведов нарушить нейтралитет и вступить в войну, если Германия не отстанет от Норвегии. Он также встретился в Стокгольме 25 февраля с Хилелом Сторком. Сторк был одним из лидеров Всемирного еврейского конгресса в Нью-Йорке и всеми силами стремился добиться безопасности и освобождения евреев, оставшихся заключенными в Германии. Он знал о приказах Гитлера, что и заключенных и лагеря следует уничтожить при возникновении угрозы освобождения их союзниками. Керстен предпочел вести переговоры об освобождении евреев Международным Красным Крестом непосредственно с Гиммлером.
Новые переговоры с Гиммлером он начал 5 марта. «Он находился в крайне нервном состоянии, — писал Керстен, — переговоры были бурными и непростыми».
В последующие дни Керстен пытался взывать к совести Гиммлера и остаткам его человечности. Шелленберг занимался тем же самым: «Я боролся за его душу, — сказал он. — Я уговаривал его воспользоваться добрыми намерениями шведов… Я предложил попросить графа Бернадотта полететь к генералу Эйзенхауэру и передать ему предложение о капитуляции». По словам Шелленберга, Гиммлер, наконец, уступил и согласился, что Шелленберг должен продолжить встречи с Бернадоттом, с которым на этом этапе встречаться сам он не хотел, из страха перед Гитлером и перед правящей верхушкой в Берлине, члены которой относились теперь к нему недружелюбно и имели больший доступ к фюреру, нежели он сам.
В тот же день, когда Керстен начал свои безнадежные переговоры с Гиммлером, Бернадотт прибыл из Швеции, чтобы окончательно договориться о переправке датских и норвежских военнопленных из лагерей, разбросанных по всей Германии, в центральный лагерь в Нойенбурге. Эти переговоры велись с Кальтенбруннером и Шелленбергом. Трудности возникли с обеих сторон. Бернадотт заявил, что ему удалось преодолеть открытое нежелание Кальтенбруннера сотрудничать. С другой стороны, согласно профессору Тревор-Роперу, Бернадотт сам открыто отказался принять на шведский транспорт нескандинавских заключенных, и написал об этом Гиммлеру[139]. Дело пришлось улаживать Гюнтеру с Керстеном, и перевозка свершилась в течение двух последних недель марта. Тем временем Керстен, снова работая с Гюнтером, смог добиться от Гиммлера очередного и очень важного соглашения. Это соглашение было подписано Гиммлером 12 марта, и в нем рейхсфюрер СС осмелился проигнорировать приказ Гитлера о том, что перед приходом союзников концентрационные лагеря следует взорвать. Он согласился сдать их в целости и сохранности со всеми заключенными и остановить дальнейшее истребление евреев.
На принятии этого решения, несомненно, отразилось то, что 10 марта Гиммлер узнал об эпидемии тифа, разразившейся в громадном лагере в Бельзене. Согласно Керстену, Кальтенбруннер скрывал от него эту новость, потому что тут же использовал эту новую угрозу Германии для повышения давления на Гиммлера. «Я сказал, что ни при каких обстоятельствах он не должен позволить этому лагерю стать рассадником заразы, угрожающей всей Германии». Он тут же послал приказ Кальтенбруннеру, в котором, по совету Керстена, потребовал принятия самых неотложных мер по ликвидации эпидемии. 19 марта Гиммлер посылает письменный приказ Крамеру, коменданту Бельзена, в котором говорит, что нельзя больше убивать «ни одного еврея», и что любой ценой нужно снизить смертность в лагере, в котором на тот момент содержалось 60 000 заключенных. Положение в Бельзене было столь ужасным, что даже Хесс, посетив лагерь, был шокирован видом многих тысяч мертвецов.
Керстен, который 22 марта собирался уезжать в Стокгольм, старался смягчить настроение Гиммлера. В своем достаточно подробном дневнике этого периода, написанного, большей частью, в Гартцвальде, его старой резиденции близ Берлина, Керстен утверждает, что после его уговоров Гиммлер согласился с тем, что в Скандинавии не должно вестись боевых действий, а также согласился отменить приказ Гитлера о том, что Гаагу и другие голландские города следует уничтожить ракетами V-2 при подходе союзных армий, а также разрушить дамбу Зёйдер-Зе. 14 марта Гиммлер с неохотой подписал приказ о том, что города и дамбу следует сохранить.
«Когда-то мы имели хорошие намерения относительно Голландии, — сказал Гиммлер. — Люди германской расы нам не враги… Но история голландцев ничему не научила… Они могли бы нам помочь и тогда мы помогли бы им. Они сделали все, чтобы помешать нам победить большевизм».
17 августа, за день до того, как Гудериан приехал в Хохенлихен и уговорил его сложить с себя командование армией, Гиммлер, наконец, согласился встретиться в строжайшей секретности с представителем Всемирного еврейского конгресса в Гартцвальде. Керстен предложил пригласить в Германию Сторка, при условии, что Гиммлер гарантирует его личную безопасность.
