Энтони Бивор - Падение Берлина, 1945
Тон и содержание статьи Эренбурга от 12 апреля не являлись более кровожадным, чем его предыдущие обличительные статьи. Однако, к изумлению автора, эта публикация подверглась уничтожающей атаке, организованной в самых высших эшелонах власти, что свидетельствовало об изменении всей партийной линии. Огорченный Эренбург позднее признавал, что принятая им роль бича, занесенного над немцами, неизбежно сделала лично его символическим предметом, который необходимо было принести в жертву в создавшихся условиях. Советское руководство достаточно поздно, но все же осознало, что ужас, который немцы испытывают перед Красной Армией, лишь усиливает сопротивление частей вермахта и может усложнить работу советской оккупационной администрации в послевоенной Германии. По словам Эренбурга, советское руководство хотело теперь подорвать способность врага к сопротивлению, обещая прощение как раз тем немцам, которые и выполняли все приказы Гитлера[497].
14 апреля 1945 года в газете "Правда" была опубликована статья Георгия Александрова, главного идеолога в Центральном Комитете Коммунистической партии и руководителя советской пропаганды[498]. Статья резко критиковала Эренбурга. Особое внимание обращали на себя те строки, где отвергались рассуждения писателя о быстром отступления противника на Западном фронте и ставились под сомнение его утверждения, что от Германии осталась лишь одна банда. Нет сомнения, что эта часть статьи Александрова была внимательно просмотрена Сталиным (либо даже написана под его диктовку). Далее в тексте говорилось о том, что, пока одни германские офицеры сражаются за преступный режим, другие кидают в него бомбы или убеждают немецких солдат сложить оружие [генерал фон Зейдлиц и Союз германских офицеров]. То, что гестапо охотится за противниками Режима, как раз и доказывает: не все немцы являются одинаковыми. Но нацистское правительство сумело сыграть на национальных чувствах немцев. Александров также процитировал фразу Сталина, которую тот впервые сказал еще 23 февраля 1942 года, но широкое распространение она получила лишь сейчас: "Гитлеры приходят и уходят, но Германия и германский народ остаются".
Статья Александрова транслировалась по московскому радио, а газета "Красная звезда" перепечатала ее. Опустошенный Эренбург почувствовал себя находящимся в политической изоляции. Его письмо к Сталину с просьбой оградить его от несправедливых упреков осталось без ответа. Однако Эренбург, возможно, так и не осознал, что имелись и другие причины его отставки. Они касались критических выступлений писателя по поводу поведения советских военнослужащих и особенно неспособности офицеров контролировать своих подчиненных. В одном из сообщений с фронта Эренбург упомянул о диалоге, произошедшем между генералом и солдатом. Последний вырезал из дивана кусок кожаного покрытия, когда к нему подошел генерал и предложил прекратить это делать, поскольку данный предмет мебели может быть передан какой-нибудь семье. В ответ солдат лишь произнес, что "ваша жена, может, и получит этот диван, но моя точно — нет", и продолжал резать покрытие[499]. Однако самым серьезным обвинением, припасенным Абакумовым против Эренбурга, было выступление писателя перед слушателями Академии имени Фрунзе. В нем, в частности, говорилось, что русские, возвращающиеся из немецкого рабства, выглядят достаточно хорошо. Девушки, например, накормлены и одеты. Эренбург считал, что статьи, появляющиеся в газетах о жестоком обращении с угнанным в Германию населением, кажутся совершенно неубедительными. Если бы у Эренбурга не было столько страстных поклонников в Красной Армии, то за такие речи он легко мог угодить прямо в ГУЛАГ.
Тем временем ситуация с политическим воспитанием военнослужащих на фронте продолжала оставаться непростой. Политуправления были чрезвычайно обеспокоены тем, что еще остается достаточное количество офицеров, продолжающих поддерживать Эренбурга. По словам политработников, эти военнослужащие верили, что бойцы Красной Армии должны быть безжалостны и к немцам, и к тем западным союзникам, которые начинают с нацистами флиртовать[500]. Однако партийная линия теперь была совершенно очевидна. Советскую территорию уже очистили от противника. Соответственно лозунг "убивай немца, где бы ты его ни увидел", ранее казавшийся совершенно правильным, теперь должен быть изменен. Пришло время справедливого возмездия врагу за все его преступления. Офицеры политуправлений также цитировали сталинское изречение о том, что "Гитлеры приходят и уходят…". Однако этот новый поворот в пропаганде, похоже, не оказывал на военнослужащих никакого влияния. Один из политработников отмечал, что многие солдаты ищут статьи Эренбурга в любой газете и пытаются выяснить, продолжает ли он еще публиковаться.
Изменение политической линии произошло слишком поздно. Накануне большого наступления уже было невозможно направить в нужное русло ту ненависть к противнику, которая пропагандировалась в Красной Армии на протяжении последних трех лет. Показательно в этом смысле высказывание, принадлежащее перу одного из командиров дивизий, генерала Маслова. Он описывал немецких детей, которые плакали от отчаяния, пытаясь найти своих родителей в горящем городе. Маслов вопрошал — а что в этом особенного, ведь точно так же плакали советские дети[501]. Лишь немногие красноармейцы относились к немцам как к человеческим существам. Если германские идеологи считали славян "недочеловеками", советская пропаганда мести убеждала своих граждан, что все немцы являются прожорливыми хищниками.
Быстрое продвижение вперед войск западных союзников беспокоило советское командование еще по одной причине. Оно опасалось, что большая часть польских 1-й и 2-й армий, действующих под общим оперативным руководством Красной Армии, присоединится к тем силам, которые были подчинены польскому эмигрантскому правительству в Лондоне. 14 апреля Серов, представитель НКВД на 1-м Белорусском фронте, сообщал Берии о том, что в связи с быстрым продвижением англо-американских войск в рядах 1-й армии Войска Польского начинают развиваться нездоровые настроения. Офицерами СМЕРШа были мгновенно предприняты упреждающие меры[502], которые сопровождались массовыми арестами среди поляков.
Серов отмечал, что в 1-й армии Войска Польского выявлено и взято под контроль почти две тысячи [sic] бывших военнослужащих армии Андерса и Армии Крайовой, а также солдат, которые имеют близких родственников в армии Андерса. "Враждебное отношение" этих поляков к Советскому Союзу подчеркивалось, по мнению Серова, тем фактом, что они скрывали свои настоящие адреса от штабных работников, чтобы их семьи не подверглись репрессиям. Однако Серов не упоминал о том факте, что сорок три тысячи человек, вошедших в польские прокоммунистические войска, направили на фронт прямо из лагерей ГУЛАГа[503]. Соответственно нельзя было ожидать, что они будут питать по отношению к Советскому Союзу братские чувства. В самой Польше у бывших военнослужащих Армии Крайовой, арестованных органами НКВД, имелся только один выбор — отправиться в сибирский трудовой лагерь либо вступить в прокоммунистическую армию: "В Сибирь или в армию?"[504]
