Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года
Якобсоны меня угощали, чем могли, выспался я отлично в мягкой кровати и поел отлично, одним словом, reisefertig**.
С Пашкан (с 8 час. вечера) начались остановки. Станции заграждены поездами воинскими, продовольственными и материальными, которые не двигаются. Страшно подумать, что все снабжение армии может остановиться и что мы поставлены будем в самое неприятное положение. Дрентельн в отчаянии и поехал в Главную квартиру, чтобы предупредить, что он ни за что отвечать не может при безобразном состоянии румынских дорог. Подозревают, что Дизраэли и разные агенты (поляки, австрийцы и жиды) подкуплены, чтобы затруднить армию русскую, вполне зависящую от снабжения по железным дорогам. Почти на каждой станции встречал наш поезд препятствия, так что вместо 8 час. утра прибыл он в Бухарест лишь в 3 часа пополудни. На станциях почти ничего нет съестного, и притом пассажиры бросаются, как стаи голодных волков, на несоразмерные буфеты. Я с Дмитрием продовольствовался пирожками киевскими, додержавшимися до Бухареста. Спасибо хозяйке.
Я встречен был везде приветственно. Здесь приготовили мне квартиру (слишком красивую и дорогую) в Grand h рядом с великим князем Алексеем Александровичем. Нашел Нелидова и Базили. Первый приехал из Главной квартиры со специальною целью со мною переговорить. Второй прибыл накануне, не дождавшись меня ни в Раздельной, ни в Яссах. Желание Нелидова в скорейших крестинах*** разделяется старшими. Мельников* решился написать дядюшке и соседу-приятелю, но прежде всего со мною посоветовался. Решетилову** были крайне неприятны и приезд Нелидова, и вызов помещика** . Тем не менее мои замечания приняты и введены в заготовленное. Решетилов хлопотал, как бы меня сбыть скорее с рук, и спросил Мельникова, не переехать ли к нему мне. Ответ утвердительный. Вместе с тем я получил приглашение отправиться (de suite****) в Порадим. Дело не такое легкое, как кажется. Недостаточно было мне найти кучера. Надо его выслать с коляскою и лошадьми в Фратешти. Это исполняется сегодня, а завтра с утра последую я и прибуду в среду вечером или в четверг утром, захватив фургон и вещи в Систове. Искал помощника Дмитрию. Цены неимоверные. Решился взять Евангели.
Обнимаю вас всех тысячекратно. Целую твои ручки и ручки добрейшей матушки. Да благословит вас Бог. Непрестанно думаю о тебе, моя ненаглядная жинка. Гики тебе кланяются. Твой верный друг и любящий муж Николай. Отдал ли Решетилов ящик с бумагами, деньгами и твоими бриллиантами в банк?
No 39 (3)
Начато в Бухаресте 22-го перед выездом
Канцлер уговаривал меня ехать вечером вчера и третьего дня в театр французский, но забава и развлечение на ум не идут без тебя, моя несравненная жинка. Притом минуты слишком важные для России и очень серьезные мы переживаем, не до театров теперь и пустословия. Даже к Гике не пошел вечером, а просидел у себя, занимаясь и принимая посетителей. Здесь Франке, барон Шпийгер, Фродинг, Негропонте и пр., одним словом, много константинопольцев. Они несколько раз в день пытались застать меня наедине, чтобы поговорить о своих делах, но долго не успевали, и Шпийгер мне объявил, что "точь [в] точь в Константинополе, и что я снова попал в такой же коловорот, как и прежде". Действительно, масса осаждающих меня посетителей изумительна. Как я ни стараюсь не говорить о политике, отстраняя себя совершенно от дел и отсылая всех к пребывающему здесь канцлеру, ничто не помогает. Все мне всматриваются в глаза, стараясь изведать будущее, и утверждают, que je suis pivot de la situation*. Почему и зачем? Глупцы - будущее в руках божиих, а мы постоянно не знаем даже, чего хотим! Как прежде утверждали, несмотря ни на какие доводы, что я веду к войне нашу политику, теперь усматривают в моем возвращении несомненный признак скорого мира. Где тут логика и последовательность в общественном мнении, превозносящем и низвергающем личности без смысла и разбора? Одно верно - что меня безличным, тунеядцем, глупцом никто не считает. И за то спасибо, что никто не сомневается, что я неугомонный патриот. Иностранцы ко мне так и лезут. У меня были преинтересные разговоры с Братьяно и Когельничано, первенствующими румынскими министрами. Первый - честный, но увлекающийся либерал-демократ, патриот, завербованный мною в союз с Россией и поддающийся замечательным образом моему влиянию. Беда та, что он впечатлителен, изменчив по непрактичности умственного направления и прежде всего - человек партии, что заставляет его окружать себя людьми недостойными... La queue de son parti est tr mauvaise et g excessivement les relation avec lui**.
Второй - мошенник преестественный, но умный и практический человек, ищущий прежде всего свой личный, материальный интерес. На беду не только эти два министра, но и почти все румыны раскусили канцлера и Жомини, сознав их политическую ничтожность и слабости.
Разговор коснулся - между Братьяно и мною - возвращения нам отошедшей в 1856 г. части Бессарабии. В противность прежнему он старался выставить мне все затруднения, невозможности и опасности для него и его партии подобной уступки. Я был непреклонен и дал понять румынскому министру, что он должен считать вопрос этот решенным, а себя счастливым, что приобрел для своей страны дружбу и покровительство России. Я сказал ему, что он достаточно умен и ловок, чтобы подготовить почву и общественное мнение своей страны для переворота, и посоветовал ему заблаговременно запастись, с одной стороны, донесениями своих префектов отошедшего участка Бессарабии о бесплодности, малодоходности и бесполезности для Румынии этой страны, а равно и об отчуждении от бухарестского правительства населения, сочувствие которого к России пробудилось с новою силою со времени вступления наших войск в родной край и постройки Бендеро-Галацкой железной дороги. С другой стороны, советовал я припасти статистические сведения о Добрудже, посредством которых весьма легко доказать что одни доходы Сулина и Кюстенджи, а равно железных дорог превышают все источники богатств возвращающейся к нам местности. С приобретением Дунайских гирл и двух даровых портов черноморских значение - политическое и финансовое - Румынии возвысится в Европе и т. д.
Когельничано старался оправдать румынскую администрацию касательно беспорядка на железных дорогах и полного застоя движения, грозящего нашей армии большими бедствиями. Когельничано высоко ценит директора дороги (француза), сваливая безурядицу на нашу нераспорядительность и на многоначалие, тогда как Братьяно подозревает этого директора, что он подкуплен Англией или Австро-Венгрией, чтобы парализировать наши действия остановкою подвоза.
Как обыкновенно, сначала наши власти не дали себе труда ни всмотреться, ни обдумать дела, ни заготовить, что нужно, а теперь, видя, что все гибнет и что много - два поезда в день доходят до назначения, решили действовать уже не умом, а кулаком: приостановить всякое торговое движение в крае и конвоировать поезда жандармами, не замечая, что румыны и иностранцы могут парализировать если пойдут наперекор - иным образом. Вагоны будут ломаться, локомотивы за недостатком воды и топлива останавливаться, а армия будет терпеть из-за неумения взяться за дело как следует. Жандармам не сладить с пассивною оппозициею, которую так легко уничтожить, действуя разумно. Канцлер сидит в Бухареете и пальцем не двинет, чтобы пособить им уладить, что нужно. Эгоист, живущий для себя, как будто Россия и он - два отдельных государства!
