Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
Переезд первых счастливых жителей в этот «образцовый город будущего» транслировался телевидением по всему Советскому Союзу. Это радостное событие трактовалось как дар правительства. Зрители были поражены. Они никогда не видели ничего, подобного Славутичу, настолько он был чистым, новым и современным. А зарплата здесь, как сказали телезрителям, в десять раз выше средней по стране.
– Мы не могли поверить в свое счастье, – вспоминала Светлана Болотникова, стройная домохозяйка примерно тридцати лет, когда я заехал за ней в магазин и спросил, как она оказалась в Славутиче. – Андрей, мой муж, только что закончил военную службу в Литве, – продолжала она, пока мы стояли перед богатым мясным прилавком, – и мы поженились, думая, что будем жить у моих родителей в Воронеже. Тогда надо было ждать годы, а иногда и десятилетия, чтобы получить квартиру. Но, когда мы увидели этот город по телевизору и нам сказали, что там прямо сейчас есть квартиры для желающих работать в Чернобыле, мы сразу захотели туда поехать. Там было так прекрасно, что, казалось, в таком месте и надо строить семью.
Я уставился на эту хорошенькую молодую женщину и на ее маленькую дочку, которая держалась за край материнской юбки, с недоверием и ужасом. Она пояснила, что в марте 1988 года Андрей обратился с просьбой о приеме на работу на атомную электростанцию и, к огромному удивлению, несмотря на то что не имел ни технической подготовки, ни специального образования, получил там работу по обслуживанию пультов управления электроэнергией, выдаваемой Чернобыльской электростанцией. Одним махом молодая пара, едва простившаяся с юностью и не имеющая четких перспектив на будущее, получила суперновый, просторный и не требующий ежемесячной квартплаты дом, а также зарплату, которая превосходила общий заработок их родителей.
Таким способом кремлевские руководители, находившиеся в полном отчаянии от невозможности быстро вернуть к жизни Чернобыль и обеспечить энергией свои военные заводы, заманили в Славутич двадцать четыре тысячи человек, делая ставку на материальные вознаграждения в образцовом городе и умалчивая о возможных опасностях для их здоровья.
– Нас уверили, что там все безопасно, – пожала плечами Светлана, когда я попросил ее подробнее рассказать о сделанном им предложении.
Она продолжала верить в то, что в городе все хорошо даже после того, как однажды в 1990 году, в разгар горбачевской гласности, в город прибыли бульдозеры и начали снимать верхний слой почвы сначала со школьной спортивной площадки, а затем и в остальных местах города.
– Они сказали, что это только мера предосторожности, – добавила она, как бы защищаясь от возможных обвинений в легкомыслии.
– И вы им поверили?
– Я, – она заколебалась, оставив свой воинственный настрой, – я хотела верить.
Ее дочь Лариса родилась через два месяца после появления в городе бульдозеров. Болотникова сказала, что, кроме постоянно повторяющихся головных болей, у ее шестилетней дочери все в полном порядке. Если это так, то Ларисе повезло. В зараженных районах Украины и Белоруссии, к северу от границы между ними, у населения в пятнадцать раз участились различного рода невралгические, эндокринологические, желудочные и урологические заболевания. Печальное положение сложилось в детских отделениях белорусских больниц: шестипалые дети, дети без рук или ног, дети с головой размером с баскетбольный мяч. Отмечены также тысячи случаев возникновения рака щитовидной железы у детей. Лариса определенно выглядела здоровой девочкой, она, стесняясь, продолжала цепляться за маму, когда они стояли в очереди в кассу, чтобы заплатить за сосиски и сыр. Продукты питания, как, впрочем, и почти все остальное, были в городе в достатке, магазины имели свой логотип из трех букв «ЧАС» (Чернобыльская атомная станция). А деньги, которыми пользовались в Славутиче, были не злополучные гривны, как теперь назывались недавно введенные на Украине денежные единицы, а специальные бумажные деньги компании (чеки).
Даже теперь, когда все потенциальные угрозы для здоровья были отражены в документах и открыто обсуждались в СМИ, золотые цепи, которыми вначале соблазнили людей приехать в Славутич, продолжали крепко удерживать их там. Славутич был оазисом относительного процветания в посткоммунистической Украине: привилегии Чернобыля предлагали убежище от экономического водоворота, который разорял остальную страну. Здесь каждый имел кабельное телевидение – роскошь, доступную лишь немногим богатым в Москве или Санкт-Петербурге. Высокая зарплата выплачивалась без задержек. Городские улицы были заполнены дефицитными в стране подержанными немецкими автомобилями, большинство из которых имели наклейки с буквой «D» (Deutschland), гордо оставленные на задних бамперах и лобовых стеклах. Новенькие снегоуборочные «мерседесы» очищали гладко заасфальтированные улицы, давая возможность пешеходам прогуливаться мимо сделанных в Дании киосков, в которых демонстрировались все виды импортных товаров.
Снегоуборочные машины, киоски, медицинское оборудование и некоторые продовольственные товары были переданы городу в дар от западных стран, хотя вам не удалось бы узнать об этом от заместителя мэра города Владимира Жигало, настроенного против Запада.
– Когда Запад оказывал давление на Украину, чтобы закрыть Чернобыльскую АЭС к 2000 году, – жаловался он, – никто не подумал о том, что будет с городом. Я скажу вам, что случится, – он умрет.
Муж Светланы Болотниковой был не менее расстроен перспективой закрытия АЭС. Потягивая пиво после двенадцатичасовой смены на станции, он недоумевал, где еще на Украине он смог бы найти работу с зарплатой в четыреста долларов в месяц и бесплатную квартиру с тремя спальнями.
– Нигде, вот где, – сказал он мрачно. – Это глупо. Чернобыль абсолютно безопасен. Украина нуждается в электроэнергии. Следовало бы ставить больше реакторов на круглосуточную работу, чем закрывать их.
– Мы хотели бы еще одного ребенка, – добавила печально его жена. – Но теперь, когда будущее станции становится неопределенным, мы не знаем.
Чернобыль стал для меня веским основанием, чтобы не иметь детей. Тем не менее Славутич хвастался тем, что в постсоветской Украине там был самый высокий уровень рождаемости. Странная ирония судьбы: здесь люди могли позволить себе иметь семью. Светлана Болотникова и другие горожане предпочли рисковать своим будущим ради нескольких лет спокойствия и материального благополучия.
Моральное и физическое разорение провинции было настолько безразлично Москве, что многих приехавших иностранцев, живущих в своих привилегированных поселениях, можно простить за их непонимание проблем Славутича или Сахалина. Для большинства из нас Москва была той же гостиницей «Санта» или «Лосиная голова», только больше. В нашей комфортабельной изоляции мы имели практически все: Джея Лено по спутниковому телевидению, пиццу «Сбарро» в мраморном Манеже и оздоровительный клуб в Пенте, если вас не заботила плата в сорок пять долларов за посещение бассейна и соседство в раздевалке с членами клуба, в чьих шкафчиках висели кобуры с пистолетами. В числе других привилегий были и просмотр премьерных фильмов на английском языке в собственном развлекательно-торговом комплексе компании «Кодак», и зимние распродажи в филиале известного нью-йоркского магазина «ДК», и огромные фруктовые магазины компании «Т. Г. И. Ф» на Тверской, и бары, где были суши и стейки, а также связь по сотовым телефонам, – иными словами, было все, чтобы мы могли развеяться и забыть, что находимся в России. Если же и этого было недостаточно, мы могли на выходные сгонять в Хельсинки, чтобы сбросить накопившееся напряжение, как это делали дипломаты в советскую эпоху. Делалось все, что только можно, лишь бы сделки не прекращались и деньги продолжали бы поступать.
