Анатолий Тарасов - Хоккей. Родоначальники и новички
Наших хоккеистов как бы было на поле поболее. Лучшие звенья того времени – например, звено Владимира Петрова, – играя в режиме 1:3, то есть в три пятерки, пробегали за матч в среднем 40 километров, а капитан команды ЦСКА и сборной СССР Борис Михайлов в отдельных матчах накручивал на свой «спидометр» до 11 километров. Канадцы по этому показателю уступали нашим игрокам в полтора раза.
Эту свою слабость наш именитый соперник ощутил в первых же встречах. Но ничего серьезного до поры до времени предпринять не мог – не было ни сил, ни убедительных аргументов, ведь требовалось ни много ни мало – поменять знаменитых ветеранов на молодых игроков. Но на матчи овеянных легендами ветеранов валил зритель, на их славе зиждилось все здание профессионального хоккея. Он был фундаментом хоккейного бизнеса. В благодарность за создание великолепного хоккейного зрелища руководители клубов никогда ничего не жалели для своих кумиров. Могли ли они списать их с корабля только потому, что с возрастом те стали медленней двигаться? Нет, это было выше их сил.
К тому же на внутренних соревнованиях этот изъян был не слишком заметен. Хоккеисты в возрасте были в каждом клубе. На протяжении долгих месяцев они давали прекрасные хоккейные спектакли, и проблема усиления темпа игры остро не стояла. Более того, увеличение занятости хоккеистов, скоростной, не переводя дух, принцип игры могли ранить психику сложившихся игроков. Непомерная усталость порождала бы технические огрехи, снижала бы эмоциональность игры. Усталость, известно, что гиря на ноге у пловца…
Мне всегда нравилось умение канадских коллег быстро реагировать на различные затруднения, возникающие в ходе встреч их подопечных с нашей сборной и клубами. Они всегда из многих возможных решений находили лучшие. И, как правило, простые. Эти их простые ответы часто усложняли нам жизнь. Так было и тогда. Поняв, что в короткий срок канадским игрокам не превзойти советских хоккеистов в скоростном маневре, заокеанские тренеры приняли несложное, но выгодное для своих подопечных решение: не жертвуя атакой, сделать ее не столь мощной и продолжительной, уделив особое внимание отходу нападающих к оборонительным действиям в своей зоне.
Расчет был и прост, и мудр. Наши звенья уже не могли рассчитывать на борьбу с канадскими хоккеистами на пространстве в 1800 квадратных метров. Они как бы приглашали советских игроков к себе в зону, где плацдарм борьбы сокращался втрое, а в прямоугольнике площадью в 600 квадратных метров не разгонишься, не развернешься, не укатаешь соперника, которому в позиционной обороне, где он имел возможность и сохранять, и применять силенку, в те годы не было равных. Канадцы лишали наших хоккеистов не только скоростного маневра, но и, как следствие, возможности пользоваться скоротечным, скрытным и точным пасом, который все наши игроки того времени считали своим козырным тузом.
Канадские игроки вели позиционную оборону умело, расчетливо. Тратя куда меньше сил, чем атакующие, они, чтобы наши хоккеисты чувствовали себя неуютно, при малейшей возможности предлагали им контактное силовое единоборство. Да такое, что у хоккеистов в глазах рябило. Канадцы – большие мастера таких схваток, если к тому же судья не слишком строг, «либерал».
Что же делать нашим хоккеистам в зоне соперника, если они лишены возможности постоянных скоростных передвижений, если теряются нити паса? Для того чтобы пробиться к чужим воротам, нужно применять обводку, прострелы, броски с дальних позиций, с флангов. Все это канадцам знакомо. В своем хоккее они используют именно эти тактические решения. А опыт свидетельствует: не можешь предложить сопернику действия, ему незнакомые, для него неудобные, – успеха не жди.
Наши хоккеисты очень старались, но коллективных действий наладить не удавалось, приходилось действовать в основном индивидуально. Наши команды становились непохожими на самих себя. Канадцы же ждали случая, когда наступление советских игроков захлебнется и они потеряют шайбу. И тогда наши изголодавшиеся по атаке соперники бросались вперед – к чужим воротам. А атаковать они умеют, на мой взгляд, как никто другой в мировом хоккее. Вспоминаю действия защитника Брэда Парка, который, выступая в Москве, имел два момента для взятия ворот и оба их использовал, заслуженно получив приз как лучший игрок той серии встреч советских хоккеистов с канадскими профессионалами. И это при том, что буквально чудеса творил в той серии матчей Фил Эспозито, забивавший шайбы самому Владиславу Третьяку из самых сложных положений.
Впрочем, и наши тренеры всегда уделяли повышенное внимание тактическим построениям. Должно быть, не раскрою большого секрета, если скажу, что львиная доля предматчевого времени накануне встреч с канадцами у наших тренеров уходила на тактические разработки, поиск новых решений. Каждый игрок и звено должны были до мелочей знать, что ждут от них в этих сложных матчах наставники, каким образом они могут усилить свои действия, выполняя порученную им роль, где, в какие моменты игры могут проявить свое творчество, изобретательность.
Мы, тренеры, вначале и предположить не могли, что канадские коллеги своему испытанному оружию – искрометной атаке – предпочтут оборону. А потому делали тактическую ставку на то, чтобы измотать силы соперника уже в начале матча за счет массированного скоростного маневра по всему пространству поля. А по мере того, как в действиях канадцев начнет давать себя знать усталость, стремиться извлечь из этого выгоду, проводя острые, подчас рискованные контратаки.
Здесь я часто употребляю это слово – «риск». И хотя за понятием этим скрывается угроза опасности, неудачи, провала, я отношусь к нему с долей уважения. Потому что имеет оно и другую смысловую грань – поиск свежих игровых идей, решений. Для меня, тренера, рисковать – значит выдумывать, предлагать игрокам новые задачи и на тренировках, и в матчах. Все, что связано с риском, мне всегда было по душе. Он всегда, если хотите знать, поднимал меня в собственных глазах, придавая дополнительные силы и особый настрой. Но риск удесятеряет и ответственность тренера за судьбу матча, за каждого игрока.
Тренер рискует, и это не может не отразиться на хоккеистах, не вызвать у них каких-то мыслей, оценок. И лишь для игроков инертных, лишенных здорового честолюбия, этот риск может оказаться нежелательным, пугая излишним напряжением мысли и физических сил. Но я в своей работе никогда не ориентировался на спортсменов аморфных, полагая, что большой спорт – для людей, сильных духом и телом, всегда устремленных к новому, неизведанному, не чуждых помыслам об успехе, о спортивной славе. И это (последнее – стремление к славе) не считаю эгоизмом. Такой игрок щедро дарит свое искусство и команде, и зрителю. Это – честно заработанная слава. Она – огромный стимул для тех, кто решил отдать спорту лучшие свои молодые годы.
