Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Плескачевская Инесса
Сначала Плисецкая планировала издать книгу в Америке. В архиве сохранилось несколько писем того периода. Вот в сентябре 1993-го она пишет переводчице на английский Нине Букс: «Меня одолевают предложениями печатать книгу по-русски в Москве. Я почти склонна. Хотя, конечно, лучше начинать с Америки». А в декабре двоюродному брату Стенли Плезенту: вот, мол, наконец-то закончила книгу, предложений издать ее в России много, но в контракте со Стерлингом Лордом есть пункт о том, что американское издание должно выйти одновременно с изданием на русском языке. Да вот незадача: контракт с господином Лордом был подписан 10 февраля 1992-го, и за почти два года он так и не смог найти издателя. И Майя кричит Плезенту: «Я хочу расторгнуть наш контракт. Как я могу это сделать? Идея с господином Лордом была твоя – пожалуйста, помоги! Я не хочу терять время с российским изданием (россияне обещали издать мою книгу за шесть месяцев)».
Книга «Я, Майя Плисецкая» вышла в 1994 году в России огромным по тем временам тиражом – 50 тысяч экземпляров. И мгновенно стала бестселлером. Выдержала более десяти изданий в России, переведена на многие языки. «У Плисецкой длинные руки и долгая память. Каждый, кто читал ее автобиографию, может убедиться в этом. Она из семьи расстрелянных, а это лучшее средство от гражданского склероза. Плисецкая многое поняла, но ничего не простила – ни режиму, ни Большому», – писал легендарный журналист-международник Мэлор Стуруа в «Известиях».
Сама Майя говорила так: «Я не стремилась отомстить. Я хотела справедливости. Зло должно быть если не наказано, то, по крайней мере, названо. Еще хотела рассказать, что на самом деле происходило в моей жизни, а что – нет. Чтобы уже не было никаких домыслов. <…> Писала точно, как было, и не думала о том, кому написанное понравится, кому – нет. Будут и те и другие. Мною руководила правда – это было главное. <…> Я устала отбиваться от неправд, от большой и малой лжи вокруг меня». Но была вынуждена это делать всю жизнь. Ей придется написать еще одну книгу.
Главной темой второго Международного конкурса артистов балета «Майя» стала музыка Родиона Щедрина к «Анне Карениной». Плисецкая по-прежнему ждала «от конкурса прежде всего новой хореографии»: «И вообще всего нового, что могут показать молодые танцовщики. Пусть покажут, что хотят. Я ничего не навязываю. Мне просто интересно, насколько свежо могут мыслить молодые танцовщики. Я готова к тому, что увижу не столько Анну, сколько некую ассоциацию с ней». Щедрин надеялся, что не увидит «много подражаний Майе»: «Ее Анна неповторима. Может быть, сегодня я увижу еще кого-то, кто западет в душу так же сильно». При этом понимал, что жюри предстоит непростая работа: «Восприятие у всех разное. Так что я бы не стал особо рассчитывать на единодушие жюри. Дай бог, чтобы Майя с ними управилась. Ей будет трудно: одна среди мужиков, которые говорят на разных языках».
Но «мужским» оказалось не только жюри, но и весь, по словам известного французского хореографа Пьера Лакотта, конкурс: «Балерины показались мне слабее». Известный французский критик, главный редактор журнала Les Saisons de la Dance («Сезоны танца») Андре Филипп Эрсен пояснил более развернуто: «Раньше считалось, что мужчина в балете – это не эстетично, это оскорбляет взгляды. Я так не считаю и рад, что мужчина превратился из носильщика и подпорки в полноправного партнера. Но говорить о том, что балет становится мужским видом танца, я бы не стал. Просто на этом конкурсе случайно оказалось больше сильных танцовщиков, чем балерин. Вот и все». Плисецкой оставалось только согласиться: «Да, конкурс получился мужским. Кроме того, я, знаете ли, не очень обрадована результатами. У нас в жюри возникли серьезные разногласия, которые я не смогла уладить. Я ни разу не воспользовалась своим правом дополнительного голоса, которое есть у меня как у председателя жюри. Боюсь, что с некоторыми членами жюри я распрощаюсь навсегда. Первый тур меня порадовал, так что я даже не хотела, чтобы кого-то отсеивали. Во втором туре тоже было много интересного. А вот третий… Ну что это было? Конкурс на лучшее исполнение вариации Базиля? Ведь из тринадцати участников семь танцевали “Дон Кихота”. Да, я бы кое-что изменила в награждении. Отдала бы кое-что кое-кому другому. Но ведь я не одна решала».
Золотую медаль второго конкурса «Майя» выиграл солист Мариинского театра Вячеслав Самодуров, станцевавший поставленную Юрием Петуховым миниатюру «Постскриптум» – «монолог Вронского, преследуемого кошмарным видением гибели Анны». Сейчас Самодуров – художественный руководитель балетной труппы Екатеринбургского театра оперы и балета.
Но для конкурса это уже было началом конца, хотя Алла Шелест еще говорила: «Я думаю, что этот конкурс со временем станет одним из самых авторитетных в балетном мире. Во всяком случае, у него есть для этого все: хорошие организаторы, компетентное жюри, талантливые участники. И Майя – душа этого конкурса и его главная движущая сила».
И все же одной движущей силы, даже такой мощной, как Плисецкая, оказалось мало. Время изменилось: не было уже Советского Союза, не было государственных средств, многие творческие вопросы упирались в деньги. Хотя, убеждала Майя, деньги всегда решали если не все, то очень многое: «Например, вот эти голые костюмы, обтяжка трико. Баланчин начал это первый, потом перенял молодой Бежар. Баланчин сказал – вы думаете, что это модерн, что я хотел, чтобы они были голые? Да у меня просто нет денег на костюмы! Все. И так родился модерн. И у Бежара не было денег на костюмы, когда он начинал. Надел трико и пошел. А все думают: ах, какой модерн… Просто видно балетное тело, не пропадают движения. А когда на тебе слишком много надето, пропадают прыжок, шаг, гибкость…»
Для конкурса «Майя» денежный вопрос стал почти катастрофой. Артистический директор конкурса Владимир Чернин объяснял: «Обычно конкурс спонсировался следующим образом: половину давали спонсоры, половину – Министерство культуры России. Наш конкурс федерального значения, и его проведение было заложено в бюджет министерства. В среднем такой конкурс стоит 350 тысяч долларов США». Нужной суммы не было. Плисецкая записывает в дневнике: «Нервозность из-за экономической ситуации. Президент выделил из своего президентского Фонда недостающий миллион рублей (14-го числа подписал). Бумага три дня лежала у министра финансов на столе, и дальше три дня у его зама. До сих пор ничего нет. Мы заняли в долг у финнов, чтобы вручить премии. Так работает страна. Мы не заплатили еще Александринскому театру, уезжающему на гастроли». Владимир Чернин говорил о долгах в 160 тысяч долларов США: «Перспективы очень мрачные. Мы можем оказаться банкротами. И с конкурсом “Майя” будет покончено».
Третий конкурс действительно оказался последним.
Через два года, когда ее спросили о судьбе «Майи», Плисецкая честно, с горечью призналась: «Его больше не существует». На вопрос, вела ли она переговоры с Министерством культуры о возобновлении, сказала: «Нет, не вела. Я больше не хочу этим заниматься. Эта роль оказалась мне не под силу».
И все же один раз – как минимум один – надежда на то, что конкурс возобновится, промелькнула. В архиве Майи Плисецкой есть письмо от 6 октября 2008 года, адресованное тогдашнему директору Госконцерта Александру Краутеру: «Была бы рада возрождению конкурса “Майя” и проведению его один раз в два года, как это было до 1998 года. Организация конкурса Госконцертом является, по моему мнению, залогом его успешного проведения, как, впрочем, всех остальных проводимых вами акций». Но чуда не случилось – конкурс не возродился.
В 1990-х Плисецкая, переехав вместе с Родионом Щедриным в Мюнхен, продолжала гастролировать: ее приглашали танцевать по всему миру. Многим артистам, которые попали в ее «обойму» после конкурсов «Майя», повезло: они танцевали на одной сцене. Племянница Анна Плисецкая рассказывала: «Она много работала по контрактам. Импресарио требовали еще и еще, публика шла на нее в любом виде: хоть руками танцуй, хоть просто выйди, но будь! Она устала. И вообще была пассивна. Любой творческий человек ждет, когда ему позвонят. Это привычка из советского прошлого. Майя говорила: “Я уже ничего не хочу, мне уже ничего не надо”. Она хотела слушать музыку, ходить на концерты, общаться. Майе было скучно сидеть в Мюнхене. В отличие от Родиона, который прекрасно владеет немецким, она не знала ни слова. В этом плане она была совершенно беспомощна».
