Юрий Борев - Луначарский
— Письмо Сталина, написанное им немецкому корреспонденту.
Семашко вытащил из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумагу. Луначарский стал читать: «Это естественный процесс, партийные „вожди“ старого типа отживают свой век и оттесняются на задний план руководителями нового типа. У нас в России процесс отмирания целого ряда старых руководителей из литераторов и старых „вождей“ тоже имеет место. Он всегда обострялся в период революционных кризисов. Он замедляется в периоды накопления сил. Однако он имел место всегда. Луначарские, Покровские, Рожковы, Гольденберги, Богдановы, Красины и другие — таковы образчики бывших вождей большевиков, отошедших и отходящих сейчас на второстепенные роли. Это необходимый процесс обновления кадров живой и развивающейся партии».
— Так что вы, Анатолий Васильевич, и я, как следует из этого письма, «бывшие» и «должны уйти на второстепенные роли». Не знаю, справедливо ли это, не знаю, действительно ли это закономерно, но сегодня это реальность и с этим вряд ли что-либо можно сделать. Где-то что-то мы пропустили, проглядели, не смогли остановить и направить процесс в правильное русло…
Они посидели несколько минут молча. Потом Луначарский встал, не говоря ни слова, пожал руку Семашко и пошел открывать выставку. В вестибюле уже шумели художники и зрители.
Как только Луначарский появился, художники сразу же образовали вокруг него плотное кольцо. Рядом оказался живописец Дейнека, и нарком заговорил с ним:
— Мне нравится ваш энергичный «Боксер Градополов» и еще больше «Текстиль» и «На стройке новых цехов».
Анатолий Васильевич поискал глазами Тышлера и обратился к нему со словами:
— Нет никакого сомнения, что вы, Александр Григорьевич, обладаете значительным художественным умением и большим зарядом самобытной поэзии. Однако ваша глубокая и несколько метафизическая лирика порой с трудом доходит до зрителя. Ее трудно передать словами и трудно прочувствовать. Вы остаетесь для меня загадкой, хотя и не лишенной интереса. Теперь несколько слов скажу о Кустодиеве, творчество которого мне нравится.
Из кольца художников, обступивших Луначарского, раздались возгласы:
— Он же не наш, не остовец[1].
— Да, извините, — спохватился Луначарский, — Кустодиев из АХРРа[2]. Тогда о Соколове-Скаля, если хотите…
— Он тоже не наш! — воскликнул Дейнека. — Он из группы «Бытие».
— Да, запутался, — простодушно признался Луначарский. — Впрочем, это свидетельствует, что принципиальных расхождений между советскими художниками нет и все они — наши в широком смысле этого слова.
Луначарский медленно двинулся вперед, прорвал кольцо окруживших его остовцев и пошел вдоль стены, останавливаясь у некоторых картин.
О великие кулуары вернисажей, выставок, собраний, конференций, совещаний и обсуждений! Здесь, в кулуарах, решается множество организационных и творческих вопросов. Здесь формируется общественное мнение, определяющее оценку произведений и судьбы художников, здесь творческое общение идет глубже и плодотворнее, чем во время речей, докладов, прений, диспутов, дебатов, газетных перепалок.
Луначарского между тем окружила другая группа художников. Некоторые из них — Е. А. Кицман, В. В. Журавлев, Б. Н. Яковлев, И. И. Бродский, А. М. Герасимов, В. В. Иогансон, Б. М. Кустодиев, К. Ф. Юон — были знакомы Луначарскому, и он узнал их: ахрровцы. Герасимов попросил Анатолия Васильевича сказать что-нибудь о картинах ахрровцев.
Луначарский ответил:
— Приятно, что прошедшая в этом году восьмая выставка АХРР превратилась в народный праздник и стала шагом вперед в нашем культурном строительстве. Художники АХРР показали Мурманск и Крым, Донбасс и Кавказ, Урал и Сибирь с их своеобразными пейзажами и бытовым укладом. Выставка была не только художественной, но и этнографической, и социальной. Хорошо, что в творчестве ахрровцев огромное место занимает тема труда. Зрители увидели работу ремесленников в их мастерских, и будничный героизм рыбаков на северных промыслах, и самоотверженный труд металлургов Донбасса.
Иогансон хотел спросить что-то еще, но Луначарского и участников выставки пригласили включиться в работу совещания. Кулуары кончились. В конце коридора Луначарский наткнулся на человека, столь же высокого, как он сам. Человек этот почтительно поклонился, и Луначарский не сразу узнал в нем Корнея Ивановича Чуковского, а узнав, пожал руку и дружелюбно пошутил:
— В сферу ваших многообразных интересов входит и живопись?
— В некоторой степени входит, — ответил Корней Иванович. — Вот только приехал из Финляндии. Навещал Репина в Пенатах.
— Как он поживает? Здоров ли? Работает?
— Пишет Голгофу Все еще работает. Художественная мысль мощная, а исполнение уже слабеет. Да и в обыденном мышлении… как бы это сказать…
— Что, болен? — забеспокоился Луначарский.
— Нет. Хотя окружен людьми недобросовестными и видит все в нереальном свете. Мне он говорил: «Корней Иванович! Вы меня обманываете! Большевики — жестокие варвары. Я слышал даже пушечные выстрелы в Петербурге. Их звук долетал сюда. Говорят, в Неве плавают тысячи трупов. Это расстрелянные восставшие против советской власти». Я говорю Илье Ефимовичу: эти выстрелы доносились из Сестрорецка во время наводнения. Вас ваши домашние зря запугивают. Не бойтесь. А Илья Ефимович от страха говорит прямо противоположное: «Ведь я, как вам хорошо известно, убежденный коммунист: я обожаю коммуны с самого древнего их названия, что я и заявил публично в своих картинах. Коммунисты — это рыцари добра и правды».
Корней Иванович на всякий случай не признался, что он не советовал Репину возвращаться на родину.
Луначарский сокрушенно покачал головой, попрощался и поспешил на обсуждение.
Собрание вел известный художник и искусствовед Игорь Эммануилович Грабарь. Ему было 55 лет. Несмотря на невысокий рост, он выглядел весьма академично, представительно, и даже чем-то патриаршим веяло от его коренастой и крепкой фигуры очень здорового и энергичного человека.
Грабарь предоставил слово Луначарскому.
— Дорогие товарищи! — начал нарком. — Отрадно отметить рост нашего изобразительного искусства. Особенно значителен прогресс в тематике.
Речь его полилась широко и плавно, охватывая не только обсуждаемую проблему, но и близкие к ней вопросы.
Луначарский точно сформулировал ряд положений современной художественной политики советской власти:
— Государство не имеет права в настоящее время становиться на точку зрения того или иного стиля, той или другой школы и покровительствовать им как единственно приемлемым, официальным и общезначимым. Мы обязаны вплоть до окончательного уяснения стиля новой эпохи поддерживать все формальные устремления современного искусства…
