Леонид Хинкулов - Тарас Шевченко
Для Шевченко Мария не мифическая «богородица», а обыкновенная крестьянская девушка-«покрытка», родная сестра шевченковских героинь: Катерины, Наймички, Слепой.
Образ самоотверженно-мужественной матери воплощает у поэта постоянно волновавшую его тему поруганной человечности.
Родив сына, который призван нести людям свет истины и добра и за это принять всю чашу горчайших мук, мать сначала сама становится его наставницей:
Из заработков ли скопила,
Взаймы ли у вдовы взяла,
За четвертак букварь купила,
Ребенка в школу отвела…
Учиться он ходил к ессеям,
А душу сына мать блюла.
Она не оставляет его и потом, когда он отправляется на свершение подвига:
За ним,
За сыном праведным своим,
Пошла и ты покорно следом…
Сыну вслед
И ты пошла навстречу бедам,
Пока, скитаясь, не пришла
Ибо всюду Святая мать за сыном шла..
Так вековая тема «мадонны» под пером поэта-революционера дает материал для величественного гимна человеку и его борьбе за свое счастье.
Недаром Иван Франко считал, что поэму Шевченко «Мария» следует отнести к самым лучшим, самым глубоким по замыслу и гармонически совершенным его поэмам.
Воспевая тех, кто избрал для себя «тернистые пути» в борьбе за «святую правду на земле», «за волю, за святую волю», поэт разоблачает кровавые преступления, «что Ироды творят цари»; на головы царей, «фараонов» поэт призывает все проклятья, предвещая, что правда «встает, уж встала на земле…».
К носителям самодержавной власти обращены многие уничтожающие сарказмы поэта. Вот сатирические строки об ослице, доставившей Марию с сыном в Египет:
Когда б на свете где хоть раз
Царица седа на ослицу.
Пошла бы слава про царицу
И про великую ослицу
По всей земле. А тут несла
Ослица истинного бога,
Живого!..
Шевченко славит тех, кто восстает против деспота-царя, кто идет к народу и несет людям новое слово — слово правды. В этом высочайший смысл человеческой жизни:
Как в свете жить, людей любить,
За правду стать, за правду сгнить, —
Без правды горе!
Вся поэма проникнута ощущением близкой всенародной бури и неизбежной расплаты угнетателей за все зло, причиненное ими людям; грозное пророчество поэта обращено к тем,
Что видят над собою
Топор возмездья — и куют
Оковы новые. Убьют,
Зарежут вас, душеубийцы,
И в окровавленной кринице
Напоят псов!
Отрывки из этой поэмы, читанные Шевченко крестьянам, Максимович и назвал «кощунством»,
Поэт посетил свои родные села — Кириловку, Моринцы.
Сестра Шевченко Ирина Бойко (в то время уже овдовевшая) вспоминает: «Была я на огороде, копала грядки. Гляжу — бежит моя девчушка:
— Мама, мама, вас какой-то Тарас спрашивает! Скажи, говорит, матери, что к ней Тарас пришел.
— Какой Тарас? — спрашиваю, а сама не могу сдвинуться с места от волнения.
Вдруг он и сам подходит.
— Здравствуй, сестра!
Я уж и не помню, что со мной творилось тогда. Сели мы с ним на завалинке; он, сердечный, положил голову мне на колени, да все просит меня, чтоб рассказывала я о своей горемычной жизни. Вот я ему рассказываю, а он слушает да все приговаривает:
— Да! Так, сестра, так!
Наплакалась я вволю, пока рассказала до конца, — как муж мой помер».
Потом зашел Шевченко к брату.
Никиты Григорьевича не было дома — работал в поле. Жена его, Пелагея, когда увидала Шевченко в окно, сразу и не узнала. Вышла ему навстречу в сени. Смотрит и думает: «Кто бы это был?» А тот молчит, только глядит так пристально да так печально…
— Не узнаешь?
И как сказал — Пелагея сразу узнала. «Так голос его и покатился мне в сердце», — рассказывала она потом.
— Братик мой, Тарас!. Откуда ты взялся? — вскрикнула невестка и упала ему на грудь.
А он обнял ее, целует и плачет, и ни слова не говорит…
Вот она, Кириловка, такая же, как и десять, двадцать, тридцать лет назад, такая же, как тысячи сел, хорошо знакомых Тарасу Григорьевичу.
Только вот любимая яблоня засохла, и ее пришлось срубить. Засохла и заветная верба у ворот.
— Скоро ли все мы будем свободными? — спросила Тараса Григорьевича Пелагея.
Тарас махнул рукой, вздохнул:
— Пока это случится, еще не один раз высекут тебя на барской работе…
Узнав, что приехал в гости к родным Тарас Шевченко, стали приходить к нему односельчане. Он и сам ходил по хатам, был в церкви у обедни, где встречался со знакомыми и с незнакомыми. И все его без конца спрашивали одно и то же:
— Скоро ли будет воля?
Эти встречи и беседы отразились в стихотворении «Сестре»:
Так, проходя по бедным селам,
По надднепровским, невеселым,
Я думал: «Где приют найду?..»
Поэт видит во сне свою сестру, которой тоже снится встреча с братом:
Моя родимая сестра,
Многострадальная, святая..
Меня, бедняга, поджидает,
«О братец мой! Моя ты доля!»
И просыпаемся вдруг: ты…
На барщине, а я в неволе!
Брат Шевченко Иосиф Григорьевич был женат на сестре своего однофамильца — Варфоломея Григорьевича Шевченко, управлявшего имением князя Лопухина в Корсуне. Тарас и в Корсунь заехал в гости.
Вместе с Варфоломеем Григорьевичем он бывал часто на полях. Глядя, как тяжело трудятся люди, Шевченко говорил:
— Смотри, Варфоломей Григорьевич, нужно заводить машины, чтобы как можно меньше работали человеческие руки, а больше — пар!..
Его фигура в поношенном сером парусиновом пальто и простом крестьянском брыле (соломенная шляпа с большими полями) появлялась и среди крестьян приднепровских сел Пекари, Межиричь, Яблонов, Хмельна и среди рабочих сахарного завода в Городище.
На Городищенском заводе Шевченко читал рабочим свой «Сон»:
…Распеленала, приласкала
И накормила, а потом,
Над сыном сидя, задремала…
А рабочие, такие же крепостные, как и шевченковская героиня, плакали…
Здесь, на Городищенском сахарном заводе, принадлежавшем крупным украинским капиталистам Кондрату Яхненко и Платону Симиренко, Шевченко видел, как с помощью машин и пара беспощадно эксплуатируется народ.
И повсюду видел он, как льются слезы и пот трудящихся.
Но теперь больше, чем когда-нибудь, верил в светлое будущее народа:
