Владимир Буданин - Кому вершить суд
Не помня, себя от возмущения, Наташа пошла вниз, на арену. Там, у трибуны, стояла какая-то женщина с красной повязкой на рукаве. Она вопросительно посмотрела на Наташу.
— Можно мне сказать? — Наташа не слышала даже, что та ей ответила, она уже заняла место ушедшего под свист и топот публики Мигаева. На нее со всех сторон выжидающе и, как ей чудилось, насмешливо уставились тысячи глаз. Наташа глубоко вздохнула, как бывало когда-то перед выходом на сцену, и произнесла не слишком громким, но ясным голосом, так, что ее хорошо услышали все в цирке: — Где вы, господин Мигаев?
— Я здесь, — донеслось откуда-то сверху.
— Хорошо, что не ушли. Хочу спросить, помните ли вы, что говорили в банке после расстрела рабочих на Лене? Я-то запомнила ваши слова: «Они получили то, что заслужили». Вспомнили? Теперь спрошу о другом. Кто же предает свой народ? Большевики, бьющиеся за интересы рабочего человека, или вы и вам подобные, посылающие рабочих и крестьян проливать кровь за тех, чьи деньги хранятся у вас в банке?
Она хотела еще что-то сказать. Ее переполняла ненависть к этому нестареющему господину с аккуратным пробором на голове. Но в цирке вдруг случилось нечто такое, чего она никак не ожидала. Публика бурно зааплодировала, откуда-то донесся свист. Она стояла у трибуны растерянная и оглушенная и несколько испуганно вглядывалась в стену лиц, пытаясь отыскать там Петю. Но никак не находила. Через гром рукоплесканий и криков до нее донеслись возгласы:
— Ай да дамочка.
— Отбрила по-нашему!
Глубокой ночью они вдвоем с Петей шли по безлюдным петроградским улицам. У нее в душе была удивительная умиротворенность. Хотя время было все еще тревожным, она не испытывала никаких опасений перед будущим. Держала мужа под руку, и ей хотелось говорить и говорить, весело и бесстрашно.
— Ты у меня молодчина, Наталья Федоровна, — сказал Петя. — Трибун! Весь митинг воодушевила. Не испугалась…
— Чего мне бояться? — засмеялась она в ответ. — Я ведь артистка. Привыкла к аплодисментам. Публика меня не пугает…
— Пора тебе подумать о вступлении в партию.
— Думала. Да боюсь, не рано ли.
Она смолчала, что об этом у нее был разговор с Еленой Дмитриевной. Не созналась потому, что хотела теперь достичь всего самостоятельно, вступить в партию Натальей Федоровной Стратилатовой, а не женой большевика Петра Ананьевича Красикова.
Сегодня перед вечером явился Костя Федулов. Очень уж важничать он стал в последнее время. Слова не скажет просто так — прежде наморщит лоб, задумается, а лишь затем что-то изречет. А на сей раз прибежал и прямо-таки вцепился в Петю: живей да живей! Она и спросить не успела, куда это они так торопятся. Должно быть, однако, не спросила из-за того, что по Петиному да по Костиному лицу догадалась, что дело у них совершенно секретное.
Ушли они, а она включила свет, достала из книжного шкафа «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельса, стала читать и делать выписки, как учил ее Петя. Занималась она с удовольствием. Ее радовало и то, что муж специально для нее где-то добывает книги, и особенно то, что она сама без чьей-либо помощи читает Энгельса и, можно сказать, почти все превосходно понимает.
Петя возвратился за полночь. Был он — она сразу угадала по его лицу — чрезвычайно взволнован. Молча кивнул, закурил и принялся выхаживать взад-вперед по кабинету. Ходил, ходил, затем вдруг остановился перед ней, заговорил:
— Хочешь спросить, где я был? Побывал я, Наталья, в собственной молодости. — Он опять прошелся по кабинету, возвратился к ней, помолчал в задумчивости, усмехнулся: — Не понимаешь, о чем говорю? Сегодня я особенно почувствовал, как партия защищает от старости. Сейчас я молод, как двадцать лет тому назад. Мы тогда это начали, и было нас во всей России плюс заграница ничтожно мало, горстка. Теперь же, хотя большевиков травят и бросают в тюрьмы, партия сделалась более чем двухсоттысячной. Вообрази, в России двести тысяч большевиков!
— Где же ты все-таки был? — спросила Наташа.
— Завтра открывается Шестой съезд. Знаешь, что меня особенно порадовало сегодня? Не менее половины совещания были рабочие и военные. А во времена Второго съезда рабочих социал-демократов можно было сосчитать по пальцам. А теперь в наших рядах все лучшее, что есть в русском: рабочем классе. Потому-то и верит нам, и идет за нами трудовая масса.
Он все более увлекался и минутами забывал, что перед ним только один слушатель — жена. Она угадывала: он счастлив, что его вновь, как и в далекие, вовсе неведомые ей времена, позвали туда, где определяется будущее, и ему чрезвычайно лестно это уважение товарищей. Она была рада за него, гордясь вместе с тем и собой. Ведь он говорил с ней как с товарищем, понимающим его заботы и мысли.
С того вечера их жизнь стала похожа на ту, какую они вели в первые недели после Февраля. Петя исчезал из дому утром, не предупреждая, когда возвратится, и появлялся лишь к ночи, чаще всего раздраженный, озабоченный, ушедший в себя. Заговаривать с ним определенно не следовало. Лишь однажды, на второй или третий день после открытия съезда, он в ее присутствии стал рассуждать вслух:
— Уму непостижимо, как можно было даже мысль допустить о явке Ленина на суд Временного правительства! Это значит обречь его на физическую расправу. Можно ли этого не понимать? Владимир Ильич очень метко назвал их «революционный» суд «юридическим убийством из-за угла».
И тем не менее день ото дня Петино настроение заметно менялось. Он приободрился и повеселел. Приходя домой, даже, бывало, что-то удовлетворенно насвистывал и напевал. А в четверг, возвратясь со съезда ранее обычного, достал скрипку и стал играть какую-то веселую мелодию. Она зашла к нему. Он опустил скрипку:
— Закончили, Наталья! Превосходный съезд! С сегодняшнего дня дело пойдет по-иному. Трепещите, господа!
Довольный, засмеялся и опять поднял смычок…
Как-то в перерыве между заседаниями Исполкома к Красикову обратилась девушка из канцелярии:
— Депутация солдат-фронтовиков хочет встретиться с одним из членов Исполкома. Но только обязательно с большевиком. Вы не подскажите, к кому бы им обратиться?
Он спустился на первый этаж, взял ключ от одной из многих пустующих комнат Смольного и позвал с собой солдат-окопников. Их было человек десять, сопровождаемых двумя офицерами. Солдаты шли за Красиковым, с любопытством глядя по сторонам. Когда оказались в комнате, Петр Ананьевич пожал всем руки, стараясь рассмотреть каждого из них. Ничего, кроме усталого безразличия, не увидел на их лицах. Зато младший из офицеров, совсем юный прапорщик с мальчишеским пушком над верхней губой, встретил взгляд большевистского депутата откровенно враждебно. Товарищ его, офицер более солидного и интеллигентного вида, посмотрел на Красикова равнодушно и отошел в сторонку.
