Наталия Чернышова-Мельник - К. Р. Баловень судьбы
Но судьба распорядилась по-своему, нанеся еще один сокрушительный удар. В двадцатых числах мая пришла скорбная весть о гибели любимого зятя – князя Константина Багратион-Мухранского, мужа дочери Татианы. Он пал смертью храбрых на поле боя…
Закончился май, наступало лето. Хотелось верить, что оно принесет облегчение, но… Предоставим слово княжне Вере Константиновне, которая была единственным свидетелем последних минут жизни великого князя Константина Константиновича:
Здоровье папа… в последние годы перед войной все ухудшалось. У него обнаружили грудную жабу. Приступы становились все чаще и сильнее…
2-го июня 1915 года, в Павловске, в своем кабинете, отец сидел в кровати и раскладывал пасьянс. В спальне мать примеряла летнее платье, собираясь в деревню. Я сидела в отцовском кабинете на диванчике и читала…
…я услышала, как отец стал задыхаться. Мне было тогда 9 лет, и я еще недостаточно отчетливо понимала характер болезни отца, но слышала о его припадках, а потому и поняла, в чем дело. В страхе стремглав бросилась я к матери, самостоятельно открыв тяжелейшую зеркальную дверь, и побежала через материнский будуар, через столовую, сени, в спальню.
«Папа не может дышать!» – в ужасе закричала я.
Меня сейчас же послали к камердинеру, чтобы немедленно вызвать врача. Однако он, видимо от испуга, не понимал меня, нервно смеясь, топтался на месте и ничего не предпринимал.
«Скорей, Аракчеев, скорее, папа плохо!» – кричала я, от волнения прыгая на месте и топая ногами. Но было уже поздно, все кончилось…
Через неделю состоялись торжественные похороны в присутствии императорской семьи. Длились они с двух часов дня до девяти вечера. Последняя панихида в Павловске, переезд на поезде по царской ветке, шпалеры юнкеров и кадет со свернутыми знаменами, темный, мрачный Петропавловский собор. Вот и великокняжеская усыпальница. Здесь нашел свое последнее упокоение человек, проживший яркую, наполненную многими добрыми делами жизнь и вошедший в историю русской литературы под скромным именем – К. Р.
Эпилог
Жизнь великого князя Константина Константиновича закончилась, и, казалось бы, в повествовании о нем можно поставить точку. Но осталась, хоть и поредевшая, все еще большая дружная семья. Как же сложились судьбы ее членов?
В 1916 году великая княгиня Елизавета Маврикиевна вместе с младшими детьми, Георгием и Верой, переехала в Мраморный дворец, оставив Павловский старшему сыну Иоанну. На это были две причины: Павловск был майоратом, то есть владением, переходившим от отца к старшему сыну; кроме того, дворец надо было постоянно отапливать, чтобы не портился мрамор, а вдове, не очень уже молодой женщине, следить за этим было труднее, чем князю Иоанну.
Октябрь 1917 года застал семью в Петрограде. Вдова с детьми оставалась в Мраморном до лета 1918 года, пока на втором этаже главного флигеля дворца не разместился один из большевистских комиссариатов. Тогда-то Елизавета Маврикиевна и поняла: надо уходить. Но куда? Большинство старых знакомых, которые не раз были гостями великокняжеской семьи, боялись приютить ее с детьми. Ведь они – Романовы! Но в конце концов нашлись добрые люди – Жеребцовы, жившие через дом от Мраморного дворца, которые дали кров несчастной женщине с детьми. Многие в те дни говорили Елизавете Маврикиевне: ей, немке по рождению, опасно оставаться в России, охваченной войной и революцией, надо уезжать. Но она давно полюбила эту страну всем сердцем! Здесь она многие годы была счастлива в браке, родились ее дети… И она, мягкая и уступчивая по натуре, вновь и вновь повторяла слова своего горячо любимого покойного мужа: «Когда Россия в нужде, русский великий князь ее не покидает». И добавляла от себя: «И русская великая княгиня тоже…»
Но жить в Петрограде становилось все опаснее. Георгию исполнилось 15 лет, выглядел же он старше. В любой момент его могли мобилизовать в Красную Армию или… еще хуже. Однажды ночью к ним пришли с обыском. Нужно было срочно что-то предпринимать.
Но все образовалось само собой. Шведский посол Брандстрём привез письмо от королевы Виктории, с которой Елизавета Маврикиевна дружила, с приглашением выехать в Швецию. Оформить необходимые документы помогли сотрудники посольства и протестантский епископ в Петрограде Фрейфельд. Через полтора месяца Елизавета Маврикиевна вместе с Георгием, Верой и детьми Иоанна и его жены Елены Петровны, Всеволодом и Екатериной, отправились на пароходе «Онгерманланд» в путешествие по Балтийскому морю. Их сопровождали ирландская бонна, управляющий двором великой княгини князь Шаховской с женой и камеристка Елизаветы Макрикиевны.
Каждый из пассажиров мог взять с собой один сундук с вещами, но вывозить из страны золото и серебро им запретили. На пристани внимательно осмотрели даже медную оправу очков маленькой княжны Веры. Там же какой-то незнакомец прошептал великой княгине по-французски, чтобы она не подписывала никакие бумаги: в них может быть ее смертный приговор. Пароход задержали из-за всех проволочек на два часа…
До Кронштадта их сопровождал какой-то комиссар. На следующий день в Ревеле поднялись на борт немецкого миноносца, который взял курс на Гельсингфорс. Вспоминает княжна Вера Константиновна:
На следующий день на два часа остановились в Мариагамме. Туда приехал представитель генерала Маннергейма, президента Финляндской республики, чтобы говорить с матерью. В финских шхерах стоял густой туман, и мы вместо четырех дней шли восемь. Провизия портилась, котлеты были сладкие. Раз во время обеда поднялась суматоха: задели якорем электрический кабель. С нами в первом классе был советский агент. Мы его прозвали – по одежде – Клетчатые Панталоны. Он, не стесняясь, говорил за столом, что, мол, «если бы не убили товарища Урицкого, этих поганых Романовых никогда бы не выпустили».
Наконец миноносец вошел в порт Стокгольма, где путешественников встречал шведский кронпринц…
В те дни никто из беженцев не осознавал, как им несказанно повезло: они остались живы. А в России тем временем над многими из родных и близких нависла смертельная угроза.
В начале июня 1918 года члены большевистского правительства принимали решение о судьбе Романовых, которые находились под надзором.
Четыре месяца находился в ссылке в Перми великий князь Михаил Александрович (вместе с секретарем Н. Н. Джонсоном и несколькими верными слугами). Бывшего царя в конце апреля перевезли из Тобольска в Екатеринбург, и теперь вместе с семьей содержали фактически в тюремных условиях в доме, который экспроприировали у купца Николая Ипатьева. Шесть других членов императорской семьи – великий князь Сергей Михайлович, великая княгиня Елизавета Федоровна, трое сыновей великого князя Константина Константиновича и сводный брат великого князя Дмитрия Павловича – князь Владимир Палей, были доставлены 20 мая 1918 года в Алапаевск, расположенный к северо-востоку от Екатеринбурга, по особому распоряжению Уральского совдепа.
