Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2
Дорогие — теперь я уже могу сказать — друзья, потому что киевляне действительно стали нам друзьями!
Я прекрасно понимаю, зачем вы здесь все собрались, спасибо за теплые слова, которые авансом сказали мне. Я постараюсь их оправдать. Я знаю, что вы от меня ждете песен, я обязательно сегодня спою — все, что возможно. Особенно здесь, потому что в Москве я очень часто бываю вот в таких институтах, физических.
Значит, как построить сегодня программу? Просто петь? Но это тоже не так интересно — подряд, вы устанете. Я так много буду сегодня петь, что, наверное, нужно будет делать паузы. Я хотел вначале все-таки несколько слов сказать о нашем театре.
Значит, мы организовались в Москве семь лет тому назад, семь с половиной уже. Мы-самый молодой театр московский. После нас в Москве не было организовано ни одного театра. Организовались мы следующим образом. В Москве на Таганке раньше была тюрьма. Это вы знаете прекрасно. Таганка печально знаменита своей тюрьмой, где были политические заключенные. И была такая песня: «Цыганка с картами, дорога дальняя…» Вы помните, да? «Таганка, все ночи полные огня… сгубила ты меня. Таганка, я твой бессменный арестант, погибли юность и талант в стенах твоих». Вот видите, там погибали юность и талант, а потому, когда организовался наш Театр на Таганке, то тюрьму сломали к этому времени, а талант и юность, наоборот, процветали в нашем театре. Потому что начиная с главного режиссера нашего театра, который является — я убежден — очень талантливым человеком, и кроме всего прочего, юность — тоже, потому что у нас актеры молодые. Состав в нашем театра очень молодой — до тридцати лет. В нашем театре нужно очень много двигаться и нужно много сил, для того чтобы работать на сцене. Потому что наше самое главное устремление в творчестве — это создание синтетического театра. Театра, в котором будут сливаться воедино много видов искусства одновременно: чтобы это был и балет, и опера, и драматический театр, и цирк, и пантомима, и буффонада и т. д. и т. п. Попытки уже были. В нашем спектакле «Десять дней, которые потрясли мир» это уже, так сказать, расцвело махровым цветом.
А первый спектакль был «Добрый человек из Сезуана». Мы, собственно, и начали с этого спектакля. Он был поставлен на выпускном курсе Щукинского училища главным режиссером теперешнего нашего театра Любимовым. Он был актером Театра имени Вахтангова, много снимался в кино. Вы его, может быть, даже помните — он играл Пятницу в «Робинзоне Крузо», это одна из знаменитых его ролей. Был тогда он молодой, и черным цветом его красили.
Когда был поставлен этот спектакль, он вызвал большой резонанс в критике и в публике. Этот спектакль многие не принимали, особенно на уровне кафедры. Считали, что это ненужное нам искусство, что это красивость, что это все — эстетство и т. д. Потому что там даже ходят как-то такими квадратами, по пластике этот спектакль какой-то странный, много песен, зонгов, выходов на зрительный зал…
Но все-таки благожелателей было больше, и они вышли победителями. Была статья К. Симонова — прекрасная — в «Правде», и очень нас поддержал П. Капица, может быть, вы знаете об этом даже… Он большое участие принимал в открытии нашего театра и до сих пор является большим нашим другом. Я могу назвать еще много громких имен, но я этого делать не буду… Правда — нас поддержали, и вот мы открылись.
Первое время мы играли только спектакль «Добрый человек из Сезуана». Играли с удовольствием, потому что это был боевой спектакль, мы все время что-то пробивали, утверждали, говорили, что мы можем существовать, несмотря на то что мы молодые… Ну играли мы его двадцать раз в месяц. Это невыносимо, честно говоря. И поэтому встал вопрос репертуара. Вы знаете, что обычно создается новый театр с новым драматургом. Это был театр Шекспира, театр Горького, театр Чехова — называется по имени драматурга. Сейчас такого нет — ни Шекспира, ни Горького, ни Чехова. Значит, мы начали организовывать театр Брехта. Это тоже сложно, потому что он уже организован. Существует «Берлинер ансамбль» — что же повторяться. Значит, нужно было какое-то свое, неповторимое лицо, и мы решили, что сейчас наиболее отвечает нашим запросам и устремлениям творческим поэзия и проза нашей литературы. Потому что они стоят выше сейчас, чем драматургия. И мы начали играть поэтические спектакли.
До этого мы поставили «Героя нашего времени», из-за того что нам срочно был необходим ремонт, а близился юбилей Лермонтова. И нам сказали: «Сделайте спектакль к юбилею, а мы вам — ремонт». Мы сделали спектакль к юбилею, нам сделали ремонт. Но крыша продолжала течь, и каков ремонт, таков был и спектакль, мы его очень быстро сняли с репертуара.
Ну и началась поэтическая линия, произошло такое возрождение поэтического театра. После двадцатых годов, после «Синей блузы», «Кривого зеркала» такого театра не существовало. И вот эти традиции мы возродили.
Начали работать с Вознесенским. Он сделал подборку стихов. И мы хотели сыграть всего один раз этот спектакль. Половину спектакля — мы, а половину — сам поэт. Этот спектакль «Антимиры» назывался и называется до сих пор. Ну мы сыграли, а нас попросили: «Оставьте, пожалуйста, спектакль, все-таки поэтических представлений давно не было на сцене». Мы думаем: действительно… репертуар-то нужен. И мы оставили. Вот с этого спектакля началась «самодеятельность» наша в хорошем смысле этого слова. Я без шуток говорю, потому что первый спектакль «Добрый человек из Сезуана» оформляли музыкально два наших актера — Хмельницкий и Васильев. И музыкально оформляли спектакль Вознесенского тоже Хмельницкий и Васильев. И я вместе с ними писал всевозможные номера для этого спектакля.
Надо вам сказать, что это у нас просто очень хорошая традиция. Мы почти все не только стоим на самой низшей ступени театрального искусства: знаете, над актерами еще режиссер, потом — драматург, потом — начальство, потом — божья воля, так сказать, а мы — где-то внизу, как исполнители. Так вот у нас это в меньшей степени. Мы все что-то внесли в наш театр, а вы прекрасно знаете, что, если больше вкладываешь— будь то ребенок, любимая женщина или мужчина, — это становится дороже. И поэтому каждый спектакль, в который вкладывается больше, нам дорог, и театр тоже очень дорог. И поэтому, когда спрашивают меня, уйду ли я из театра, я могу совершенно точно ответить, что этого никогда не произойдет. Хотя бы из-за того, что нигде более интересного творческого коллектива и работы такой не найдешь. Потому что все мы что-то делаем — пишем музыку, тексты, песни, интермедии, некоторые актеры даже пишут инсценировки, главный режиссер сейчас тоже написал инсценировку, так что варимся в своем соку, а это интересно.
