Алексей Карпов - Юрий Долгорукий
Так для Юрия Долгорукого все повторилось, будто в кошмарном сне. Он снова покидал Киев бегством, снова вынужден был укрываться в Городце Остерском и начинать отсюда борьбу за Киев. Его второе киевское княжение оказалось еще короче, чем первое, и продолжалось менее полугода.
Киевляне и прежде не любили его. Теперь же неприязнь превратилась в настоящую ненависть. Очевидно, добровольно впуская Юрия в город в начале сентября 1150 года, киевляне ожидали от него каких-то ответных шагов — может быть, финансовых льгот или других поблажек; может быть, заключения особого «ряда», оговаривающего права и положение князя в городе. Но Юрий не оправдал ожиданий. Нам, повторюсь, ничего не известно о внутренней политике Юрия за время его второго киевского княжения. Но кажется очевидным, что в качестве киевского князя он действовал так, как привык действовать в Суздальской земле, — не слишком считаясь с интересами местной знати, не принимая во внимание сложившиеся структуры городского самоуправления, которые в подвластных ему городах Северо-Восточной Руси не получили такого развития, как на юге.
Юрий во всех смыслах оставался для киевлян чужаком. Из рассказа летописи видно, что ненависть киевлян обратилась не только на него лично, но и на его дружину, пришедшую с ним из Суздальской земли: после его бегства и вступления в город Изяслава киевляне «много изъимаша (схватили. — А, К.) дружины Гюргевы по Киеву». По-видимому, выходцы из Суздальской земли вели себя в Киеве примерно так, как ведут себя победители в завоеванном городе. Они чинили насилия киевлянам, спешили обогатиться за их счет, а князь не слишком препятствовал им в этом.
«Нам с Гюргем не ужити», — говорили киевляне Изяславу еще накануне первого киевского княжения Юрия. Но с особой силой его политическая «неуживчивость» проявилась именно в те месяцы, когда он занимал киевский стол. И если раньше киевляне видели в нем прежде всего сына любимого ими Мономаха и отказывались биться против него, то теперь, после того, как он побывал их князем, отношение к нему изменилось в корне. В последующих войнах Юрия с Изяславом киевляне не только решительно поддержат своего князя и выразят готовность принять участие в военных действиях, но и проявят невиданную прежде ожесточенность. Юрий же не усвоит полученного урока. И когда вновь сделается киевским князем — а это случится уже после смерти Изяслава Мстиславича, — то будет вести себя точно так же, как прежде, не считаясь с обычаями Южной Руси и опираясь исключительно на выходцев из Суздаля.
…Точная дата вступления Изяслава в Киев в летописи не обозначена[76]. Однако из описания последующих событий видно, что это случилось немногим ранее 2 апреля, то есть в самом конце марта. Киевляне восторженно встречали своего князя, и так Изяслав снова сел «на столе деда своего и отца своего с честью великою». Поклонившись Святой Софии, он отправился на «Ярославль двор», где и устроил пир для своей дружины, пришлых венфов и киевлян: «и ту обедав с ними на велицем дворе на Ярославли, и пребыша у велице весельи». Тогда-то венгры и устроили конные игрища и рыцарский турнир: «на фарех и на скокох (скакунах. — А.К.) играхуть многое множество, кияне же дивяхутся угром множеству, и кметьства их, и комонем их».
* * *Изяслав действовал настолько стремительно, что Владимирко Галицкий и Андрей Юрьевич оставались в неведении относительно происходящего. Все еще пребывая у Мичска, на Тетереве, они послали сторожу разведать, где находится противник, и только тогда узнали, что Изяслав уже занял Киев, а Юрий бежал в Городец.
Владимирко пришел в крайнее раздражение. «Како есть княжение свата моего! — восклицал он, обращаясь к Андрею. — Аже рать на нь из Володимера идеть, а како того не уведати! А ты, сын его, седиши в Пересопнице, а другыи [в] Белегороде, како того не устеречи!» А затем заявил, что возвращается домой в Галич и прекращает военные действия: «Оже тако, княжите с своим отцем, а правите сами, а яз не могу на Изяслава один пойти…»
Андрей же отправился к отцу. Его по-прежнему сопровождал двоюродный брат — князь Владимир Андреевич. Князья приехали на устье Припяти, к «Давыдовой божонке» (вероятно, церкви Святого Глеба), здесь переправились через Днепр и поспешили в Остерский городок. Когда Андрей встретился с отцом, рассказывает автор Никоновской летописи, князья «охапившеся (обнялись. — А.К.), болезнене плакашася на долг час, сице глаголюще: “Увы нам! Како ся нам дети от врага нашего Изяслава Мстиславичя?”».
Между тем начиналась Страстная неделя. Юрий успел послать за помощью в Чернигов — к братьям Давыдовичам, и в Новгород-Северский — к Святославу Ольговичу, и теперь ждал от них вестей[77]. Другие гонцы с запасами золота отправились к «диким» половцам — словом, все повторялось точно так же, как год назад.
Святослав Ольгович выступил в путь сразу же по получении известия об изгнании Юрия — это случилось 2 апреля, в Великий понедельник. Он так спешил, что не стал дожидаться не только Пасхи, но и разрешения от бремени своей супруги, которая вновь сопровождала его, будучи на сносях. Уже на следующий день, 3 апреля, княгиня родила мальчика, нареченного Игорем, а в крещении Георгием — в честь князя-мученика Игоря Ольговича. Впоследствии этот князь обессмертит свое имя, став заглавным героем «Слова о полку Игореве». Уже после Пасхи (которая праздновалась в тот год 8 апреля) Святослав прибыл в Чернигов. Здесь он соединился со своим двоюродным братом Владимиром Давидовичем и племянником Святославом Всеволодовичем, и князья направились к Юрию. Другой Давыдович, Изяслав, напротив, отправился в Киев к Изяславу Мстиславичу. Так прежде неразлучные Давыдовичи оказались во враждебных лагерях. Относительно причин, по которым это произошло, историки в общем-то единодушны. Еще В. Н. Татищев попытался угадать их. «Братья разделились в обе стороны для того токмо, — писал он, — чтоб себе от коего-нибудь нечто приобрести, ибо который из воюющихся ни победит, они могли из онаго пользоваться»{238}. Но если так, то Давыдовичи просчитались. Начавшаяся война, в которой они оказались по разные линии фронта, будет стоить одному из них жизни.
Но еще прежде, чем черниговские союзники соединились с Юрием, в его жизни случилось очередное несчастье. 6 апреля, в Великую пятницу — день воспоминаний о Страстях Господних и самого строгого поста, на рассвете, в Переяславле умер его старший сын Ростислав[78]. На похороны князя из Городца Остерского приехали его братья — Андрей, Глеб и Мстислав. Им и суждено было отдать князю последние почести и похоронить его в соборной церкви Святого Михаила, рядом с его дядьями Андреем и Святославом.
