Ян Веннер - Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет
Почему? Она командовала вами? Слишком вас опекала?
– Когда мне исполнилось пятнадцать лет, она сказала: «О’кей, вот что. Больше никаких поблажек. Тебе нужны деньги – иди работать». Вот так было в нашей семье. Мама учила нас заботиться самим о себе. Помню, как она гладила мою рубашку и сказала: «Подойди. Я научу тебя гладить рубашку». Когда рубашка была выглажена, она сказала: «Ну, вот и все. Мне больше не придется гладить твои рубашки. Теперь ты знаешь, как это делается, и будешь гладить сам». Мне хотелось ее убить.
Вы говорили, что ваш отец считал себя интеллигентом. Он говорил на нескольких языках, но по-настоящему никогда не работал.
– Он много читал, был образован, объездил весь мир. На идише есть такое выражение: «шваре арбитер». Прилежный труженик. Он был не из них. В детстве меня это возмущало.
Он не работал, и поэтому вы считали его неудачником?
– Да. Я злился на него за то, что считал его неудачником по жизни. Но он умер, когда мне было семнадцать лет. Поэтому я так по-настоящему и не разобрался в наших с ним отношениях. Это всегда точит меня изнутри.
Как получилось, что мама оказала на вас большое влияние?
– Как бы плохо я ни учился в школе, как бы слабо я ни верил в себя, мама всегда говорила: «У тебя золотые руки. Кем бы ты ни стал, тебя ждет успех». А я думал, что она спятила, потому что я ни хрена не умел и не думал, что из меня что-то выйдет. Но мамина вера в меня помогла мне обрести ту уверенность в себе, благодаря которой я смог преуспеть в жизни.
Майкл Эптед снял серию документальных фильмов, в которых показано взросление детей; в основе серии лежит максима «Дайте мне семилетнего ребенка, и я покажу вам мужчину». Каким вы были в семь лет?
– Когда мне было семь лет, мама испытала нервный срыв; ее положили в клинику, и моя бабушка заботилась обо всей семье. Я был в растерянности. Не понимал, что происходит.
Что же случилось?
– В 1949 году, когда мне было шесть лет, мама получила письмо от сестры из России; мама даже не знала, что ее сестра жива. Они не виделись с 1917 года. И сестра сообщала, что все родные погибли и она осталась одна. Мама испытала нервный срыв.
Они погибли во время Холокоста?
– Нет, они жили на Украине. И когда нацисты шли по России, украинцы не стали дожидаться, когда нагрянут немцы. Они собрали всех живших рядом евреев и убили их. Всех маминых родных они сбросили в колодцы. Одиннадцать человек. Маминых мать, отца, дедушку и бабушку и семерых братьев и сестер. Одна сестра спаслась, потому что ее не было дома.
А когда ваша мама вам об этом рассказала?
– Никогда. Никто не узнал о случившемся. На другой день после маминой кончины ее сестра рассказала мне, что она все ей об этом написала. Никто никогда даже не видел этого письма. Ни мой отец, ни мой брат. Они знали только то, что мама сошла с ума. Мама была очень замкнутым человеком. Она перенесла несколько ударов, и в последний раз у нее отнялась правая рука; лишилась она и способности говорить. Но она работала и работала над собой и снова стала говорить и работать рукой. И при нашем последнем разговоре я спросил: «Мама, как ты объяснишь это чудо?» И она ответила: «Я не завидовала. Не ревновала. И во мне не было ненависти». Через два дня она умерла.
Какие советы она давала вам, когда вы росли?
– Благодаря ей я научился осторожности.
Осторожности в отношениях с людьми?
– Осторожности в бизнесе, осторожности во всем. Я приобрел здравую долю подозрительности моей мамы.
Не отстранило ли это вас от людей?
– Не думаю. Я – человек, который за последние двадцать пять лет прошел психотерапию, психоанализ, «Лайфспринг», «курс чудес» и прочее. Я долгое время работал над собой и над моими демонами и над моей глупостью и неприкаянностью. Это не означает, что я до сих пор не остался немного неумехой. Думаю, человек становится лучше в каких-то мелочах и умирает тем же, кем и был.
Вспомним слова вашей мамы: без зависти, без ревности, без ненависти. Насколько вы к этому близки?
– На маминых похоронах я сказал моему доброму другу[200] Сью Менгерс о словах мамы, и Сью посмотрела на меня и сказала: «Ну, о нас этого никогда не скажут».
Известно то, как вы получили вашу первую настоящую работу в агентстве Уильяма Морриса, придумав в своем резюме, что вы выпускник Калифорнийского университета (Лос-Анджелес). И вы каждое утро просматривали почту, чтобы не пропустить письмо, в котором говорится, что вы вовсе не выпускник. И когда оно пришло, вы вскрыли его и вложили в конверт письмо на поддельном бланке университета, в котором говорилось, что вы – выпускник. Это как-то говорит о ваших амбициях?
– О выживании. Мне казалось необходимым так поступить.
И именно это требуется для продвижения в шоу-бизнесе?
– Не будем ребячиться. Я мог бы это сделать, но, не будь у меня таланта, меня ожидал бы провал. Причина моего успеха в жизни не в том, что я нахал. Я преуспел в жизни, потому что умен и талантлив.
Что изначально внушило вам желание основать Asylum Records[201]?
– Я основал компанию звукозаписи, потому что не мог получить контракт на запись для Джексона Брауна. Он никому не был нужен. Я сказал Ахмету Эртегану: «Слушай, я оказываю тебе услугу». И он сказал: «Не нужны мне услуги. Если он такая большая звезда, почему бы тебе самому его не записать?»
Как-то раз вы сказали, что, где бы вы ни оказывались в 1970 году, вы повсюду находили новый талант; это были Линда Ронстадт, Джексон Браун, Гленн Фрай, Дон Хенли, Том Уэйтс, Стив Мартин… Длинный список. Правда ли то, что никто не хотел заключать с ними контракт?
– Это лишь половина тех, с кем я мог бы не заключать контракт, если бы действительно имел представление о том, что делаю. Они были повсюду. Линда Ронстадт была на Capitol – она записала хит с группой Stone Poneys, и ее карьера закончилась ничем. Джексон Браун уже подписал контракт с компанией Elektra, но пластинка так и не была записана! Дон Хенли и Гленн Фрай заключили контракт с компанией Amos Records. Я купил их контракт на звукозапись и издательские права Amos. Они просто не разглядели талантов этих людей.
Чем в то время отличался музыкальный бизнес? Музыки было больше, чем бизнеса?
– Не думаю, но в то время было много молодых антрепренеров – Крис Блэкуэлл владел компанией Island Records, Джерри Мосс и Херб Алперт – A&M Records, Херб Коэн – Bizarre Records. Ныне, за исключением Ахмета, все антрепренеры исчезли. Нынешние затраты невероятны. Сегодня запись пластинки неизвестного артиста стоит 300 тысяч долларов – это равносильно всему бюджету компании Asylum Records в 1972 году. В те дни люди чаще всего были самодостаточны. Джони Митчелл пела под гитару. Лора Ниро под фортепьяно. Сегодня всем требуется большая аккомпанирующая группа, а такую организацию очень дорого содержать.
