Игорь Тимофеев - Ибн Баттута
В Тегаззе купцы провели десять дней, тщательно готовились к переходу через пустыню. Сахара жестока и вероломна, малейшая оплошность или беспечность могут обернуться большой бедой. Страшнее всего отстать от каравана и потеряться. Ибн Баттута рассказывает о таких бедолагах. Один из них был найден мертвым под кустом, где он искал спасительную тень, всего лишь в миле от колодца. Другого путника укусила змея, и он лишь чудом остался жив. Проводники объяснили это тем, что змея предварительно попила воды, а в таких случаях ее укус менее ядовит. Змеи, правда, встречались не столь часто, а вот вши, которых здесь было несметное количество, не давали покоя ни днем ни ночью. Чтобы спастись от них, люди надевали на шею ниточки с ртутью, но и это помогало лишь отчасти. Солоноватая тегаззская вода почти не утоляла жажды, и даже жалкое пустынное селение Тасарахла, куда караван добрался через несколько дней нуги, показался путникам райскими кущами.
Впереди был еще один трудный переход. По словам Ибн Баттуты, путники отдыхают в Тасарахле три дня, латая прохудившиеся бурдюки и на всякий случай обшивая их мешковиной: острые песчинки, увлекаемые ветром, что нередок в этих местах, могут продырявить кожу, вода вытечет из мехов, а в этом случае смерти не миновать. Отсюда же высылаются в Уалату гонцы, которых называют «такшиф». Они несут весть о прибытии каравана, чтобы навстречу путникам вышли их друзья и знакомые с запасами воды, которая за три-четыре дня до Уалаты обычно бывает на исходе. Гонцам платят огромные деньги, так как от их расторопности зависит жизнь десятков, а то и сотен людей. Если с гонцом случалось что-либо непредвиденное и он запаздывал на несколько дней, гибель всего каравана была неминуема. Но платные вестовщики, как правило, не подводили. Выросшие в пустыне, они знали все ее повадки и умели находить дорогу по каким-то лишь им понятным приметам, что, к изумлению непосвященных, не требовало даже острого зрения. Ибн Баттута сообщает о караванном проводнике, который был почти слепым, но ни разу не сбился с дороги и при любых обстоятельствах чувствовал себя уверенней своих зрячих коллег.
Еще совсем недавно, в Фесе, рассказывая увлекательные истории о своих путешествиях, Ибн Баттута был уверен, что его теперь ничем не удивишь. В Уалате, где он провел несколько недель, ему пришлось многому удивляться, а кое-что даже вызвало искреннее негодование.
«Мы прибыли в Уалату в начале раби ал-аввал, после двух месяцев пути, — писал Ибн Баттута. — Наместником султана в Уалате сидел Хусейн. Купцы сложили свои вьюки во дворе мечети, ибо местные власти отвечают за их сохранность, и пошли на прием к нему. Он восседал на ковре, окруженный копьеносцами и лучниками, вельможи из племени мессуфа стояли позади него. Купцы встали перед ним, но, несмотря на то, что они были рядом, он говорил с ними через переводчика в знак пренебрежения к ним. Из-за невоспитанности негров и их неуважения к белым я даже пожалел, что отправился в их страну».
Раздражение Ибн Баттуты нетрудно понять. В годы странствий ему случалось выступать в роли официального посланника, как, например, в Константинополе или Дели, по все же в большинстве случаев он был частным лицом — паломником, ученым шейхом, торговцем, а поэтому, смея надеяться на радушный прием у того или иного правителя, всегда помнил, что проявляемой к нему любезности обязан своей ученостью и благонравием. Такое ощущение заставляло держаться настороже, не задирать нос там, где это могли бы счесть за непозволительную дерзость, и воспринимать милости сильных мира сего как очередной подарок судьбы.
Ныне же он выступал в совершенно ином качестве. Направленный в Западный Судан Абу Инаном, он по праву считал себя его послом, которому местные чиновники обязаны были оказывать почести, сообразные высокому авторитету фесского двора. Именно поэтому неучтивость уалатского наместника показалась ему оскорбительной.
Несмотря на это недоразумение, Ибн Баттута старался глядеть на своих африканских единоверцев трезво и непредвзято. Как обычно, он с удовольствием присматривается к прекрасному полу, отмечая, что уалатские женщины очень красивы, хотя ходят без чадры и не отличаются особой строгостью нравов. Женское легкомыслие Ибн Баттута давно уже воспринимает как зло, с которым поневоле приходится мириться; хорошо хоть, что посещают мечети, спасибо и на том. А вот мужчины ведут себя омерзительно, позволяя своим женам водить в дом любовников и миловаться с ними в открытую, не таясь постороннего взгляда. Такую распущенность уалатцы не считают грехом и в этом идут против шариата, хотя молятся аллаху по пять раз на дню. Чудеса, да и только!
Своими наблюдениями о «бесчестии» местных жителей Ибн Баттута делился с Ибн Баддой, хозяином дома, в котором он останавливался в Уалате. Слушая жалобы своего постояльца, Ибн Бадда, купец из марокканского города Сале, изъездивший Мали вдоль и поперек, с трудом сдерживал улыбку. В отличие от Ибн Баттуты он-то знал, что империя Кейту имеет лишь внешнее обличье мусульманской страны, а на деле большинство ее жителей и поныне находятся во власти своих древних верований и суеверий. Так франки ошибочно принимают гуаву за грушу; внешне эти плоды вроде бы похожи, да только у гуавы под кожицей не мякоть, а косточка, что тверже гранита: вонзи в нее зубы — взвоешь от боли. Конечно же, есть и в Мали своя община, есть кадии, чтецы Корана, улемы, а в Тимбукту при мечети Санкоре основан университет, который кое в чем посоперничает даже с каирским аль-Азхаром. И все же в сознание простонародья ислам проникает медленно и тяжело.
Ибн Баттута слушал эти рассуждения рассеянно, неохотно и, похоже, так ничего и не понял. Он был максималистом, и все, что хоть чуточку выходило за рамки мусульманской догмы, объяснял распущенностью либо невежеством. Зато рассказы Ибн Бадды из истории великой державы Кейту были ему явно по душе. С его лица исчезала недовольная гримаса, он успокаивался, добрел и, казалось, напрочь забывал о своей недавней непримиримости.
При мансе Мусе и его преемнике Сулеймане великая империя Кейту поддерживала оживленные дипломатические и торговые отношения со многими мусульманскими странами и, конечно, в первую очередь с государством Ме-ринидов. Когда в 1337 году султан Абу-ль-Хасан овладел Тлемсеном, среди прибывших с поздравлениями иноземных гостей были и послы великой державы Кейту. В ответ Абу-ль-Хасан направил своих посланников в Мали, и они были с великими почестями встречены мансой Сулейманом.
Парадоксально, но золото, этот символ могущества и богатства, как древесный червь подтачивал экономику Мали. Местные феодалы, привыкшие взамен золота получать из североафриканских стран все необходимые товары, не были заинтересованы в развитии внутреннего обмена. В итоге деревня жила натуральным хозяйством, на местных рынках царил полнейший застой. Зато внешний обмен неуклонно расширялся, с годами складывались целые купеческие династии, державшие в своих руках всю транссахарскую торговлю. Зависимость от постоянного притока товаров из северных стран понуждала местных правителей заботиться о безопасности караванных путей и создании благоприятных условий для торговцев.
