Генри Бэзил - Полковник Лоуренс
Дав аналогичный ответ Фошу, Лоуренс из вежливости скрыл свое фактическое впечатление, так как сомневался в глубоком знании военного искусства Фошем еще с тех пор, как он обнаружил в своих углубленных проработках перед войной, что большая часть материалов в учебниках, которые создали Фошу репутацию военного мыслителя, являлась "заимствованием из трудов германского автора". Личный контакт с Фошем дополнил его разочарование. Другое замечание, которое сделал Лоуренс, когда узнал, что я занялся изучением карьеры Фоша, слишком метко для того, чтобы его не привести: "Он был довольно серой фигурой, обладавшей, конечно, больше зубами, чем мозгами. Это было иронией судьбы, что история сделала его победоносным генералом последнего периода".
В отношении высших военных руководителей восхищение Лоуренса было оставлено за Алленби, но скорее в качестве дара его характеру, чем способностям. "Он был командующим с таким здравым суждением, что мы все работали для него без устали и почти без передышки".
Вопреки общепринятому мнению, Лоуренс не презирал профессионального военного как такового. Его презрение относилось к военному, выказывающему знания, которыми он не обладает, и не прилагающему усилий для того, чтобы их приобрести. Подобный взгляд породил другой рассказ, основанный на действительном случае, происшедшем с Лоуренсом на мирной конференции. Некий генерал, который в дальнейшем командовал на Рейне и в отношении которого можно было сказать, что лай его был хуже, чем его укус, рассерженный самоуверенной манерой Лоуренса выражать свои взгляды, разразился глупейшим упреком: "Вы не являетесь профессиональным военным". Лоуренс едко возразил: "Совершенно верно, но если у вас будет дивизия и у меня будет дивизия, то я заранее знаю, кто из нас будет захвачен в плен!"
Этот рассказ подтверждается мнением, которое было высказано Алленби, когда он был спрошен Робертом Грейвсом о том, думает ли он, что Лоуренс сделался бы хорошим генералом регулярных частей: "Он был бы очень плохим генералом, но, несомненно, хорошим командующим. Нет такого дела, в отношении которого я сомневался бы, что он его не выполнит, если захочет, но ему необходимо давать полную свободу действий".
С мельничным жерновом (в виде Месопотамии) на шее британская государственность оказалась в безнадежном положении в своих попытках добиться видоизменения условий договора Сайкс - Пико. Французы настаивали на получении своего полного "пайка" не только потому, что они изголодались по новым колониям, но также и потому, что боялись потрясения в своих старых колониях в Африке, если они согласятся на независимость Сирии. Фейсал апеллировал к Совету десяти, но не получил удовлетворения. Когда Пишон, французский министр иностранных дел, коснулся истории крестовых походов как основания французских притязаний на Сирию, Фейсал уколол его красноречие спокойным вопросом: "Простите, мосье Пишон, но кто из нас оказался победителем в крестовых походах?" Именно в этом случае Лоуренс, официально присутствовавший в качестве переводчика Фейсала, проделал ловкую штуку, обратившись к собранию с этим вопросом последовательно по-английски, по-французски и по-арабски.
Поскольку французы твердо стояли на своей позиции, англичане уступили. Необходимость разрешения более серьезных вопросов являлась удобным извинением для этой уступки в отношении Среднего Востока. Новое изобретение под названием "мандаты", которое арабы выговаривали как "протектораты", было использовано для придания внешней оболочки истинным намерениям.
Предоставленный, таким образом, самому себе, Фейсал отложил конец переговоров, договорившись с французами или, по крайней мере, с Клемансо. Вопреки общему мнению в Англии, "тигр" был менее жадным, чем многие из его "шакалов". В достижении этого временного соглашения Фейсал воспользовался затруднениями, возникшими у французов в Сирии. Последние были заняты скрытой войной с недемобилизовавшимися турками, которые пытались повторить свой трюк, проделанный ими во время балканской войны, а именно - взять обратно во время перемирия ту территорию, которую они потеряли во время войны.
Вследствие этого Клемансо, который вначале не желал считаться с Фейсалом, теперь сам предложил признать независимость Сирии при условии, что Фейсал будет поддерживать интересы Франции.
Убедившись, что британская поддержка оказалась весьма обманчивой, Фейсал был вынужден согласиться с предложением Клемансо к большому негодованию своего отца, который, услышав об этом, стал смотреть на него как на человека, продавшего свою душу за "чечевичную похлебку".
Частично именно от возмущения этой сделкой с неверными Хуссейн и предпринял роковой для него шаг, объявив себя верховным повелителем правоверных - акт, который немедленно восстановил претив него имама Йемена и ассирийского эмира Идрисси. Это же обстоятельство вызвало взрыв негодования среди фанатичных ваххабитов, которые начали добиваться окончательного низложения Хуссейна. Катастрофа уже предчувствовалась к концу мая, когда Абдулла, выступивший по настоянию своего ослепленного гордостью родителя через границы Неджда, был захвачен врасплох ночью. Из всего отряда шерифа, состоявшего примерно из 4 000 человек, с Абдуллой спаслась бегством лишь горсть арабов. Остальные были убиты с жестокостью, свидетельствовавшей о дикости ваххабитов и снискавшей для них уважение со стороны англичан, всегда готовых назвать таких людей "благородными дикарями". С того момента сохранение Хуссейном Мекки являлось лишь вопросом времени и поддерживалось только британской сомнительной защитой союзника, который уже не представлял никакого интереса.
Хотя Фейсал и вступил в соглашение с французами, исходя из практического понимания государственных дел, которое отсутствовало у его отца, он, возвратясь в мае в Сирию, по-видимому, не питал никаких иллюзий относительно слабости своих перспектив и тех стремлений и надежд, которые втайне лелеяли французы. Он откровенно заявил их представителям: "Я приму вашу помощь, но я никогда не приму рабства".
Изгнание Фейсала являлось последней каплей горечи, переполнившей чашу Лоуренса, хотя продолжительное ожидание этого события и смягчило до некоторой степени его остроту. Это ожидание, смешанное с сознанием своей собственной бесчестности в прошлом, являлось одной из причин, которые заставили Лоуренса, когда он увидел короля, просить об освобождении его от британских военных наград.
После года беспокойств его предчувствия оправдались. В сентябре 1919 г. во время своего вторичного посещения Лондона Фейсал был уведомлен о том, что правительство вошло в соглашение с французами об удалении британских войск из Сирии в ноябре. Ему был дан совет договориться с французами непосредственно, т. е. пойти по тому пути, по которому он уже заранее пошел и который тогда предугадывал. Тем не менее теперь Фейсал сознавал лучше, чем когда бы то ни было, всю ненадежность подобной договоренности и еще раз обратился с отчаянным призывом к Англии не оставлять его без поддержки. Это произвело впечатление, но не привело к удовлетворительным результатам. Месопотамия была не только преградой на пути Англии, но и бревном в глазу лорда Керзона, империалистические стремления которого в отношении Месопотамии давно задерживались политикой его собственных помощников в министерстве иностранных дел.
