Сергей Нечаев - Русская Ницца
Первый год супружеской жизни четы Ивановых прошел в Советской России. Однажды Г. В. Иванов попал в облаву и просидел больше месяца в ЧК, но, слава богу, его выпустили.
В 1922 году, от греха подальше, супруги уехали в Ригу, где у отца И. В. Одоевцевой была своя контора. Потом Г. В. Иванов перебрался оттуда в Берлин, а его жена присоединилась к нему чуть позже, после чего уже вместе они отправились в Париж, где и осели на долгие годы.
Французскую жизнь двух поэтов трудно назвать легкой и беззаботной. Во время Второй мировой войны они находились в Биаррице, откуда вновь возвратились в Париж после ее окончания. Г. В. Иванов много публиковался в эмигрантской прессе со своими стихотворениями, критическими статьями, писал прозу.
Следует отметить, что в эмиграции Г. В. Иванов делил с В. Ф. Ходасевичем звание «первого поэта», хотя многие его произведения, особенно мемуарного и прозаического характера, вызывали массу неблагоприятных отзывов как в эмигрантской среде, так и (тем более) в Советской России. Это касается в особенности вышедшей в 1928 году книги мемуаров «Петербургские зимы».
Г. В. Адамович писал о своем друге:
«Жорж не столько первый поэт в эмиграции, сколько единственный, ибо читая то, что сочиняют другие, я прихожу в уныние и недоумение».
Вершиной поэтического творчества Г. В. Иванова считается сборник «Розы», вышедший в Париже в 1931 году. Но постепенно в его творчестве произошел качественный перелом: главной темой Г. В. Иванова стала трагическая безысходность эмиграции, нищета, нехватка воздуха и постоянная боль. Уже после войны он выпустил сборник «Портрет без сходства», опубликованный в Париже в 1950 году. Известен Г. В. Иванов и как автор нескольких десятков новелл, неоконченного романа «Третий Рим», а также очерков и статей о литературе.
* * *Последние годы жизни прошли для Г. В. Иванова в нищете и страданиях. С 1955 года он вместе с женой проживал в приюте для престарелых в Йерле-Пальмье (департамент Вар), небольшом городке на юге Франции, что недалеко от Тулона. Строго говоря, Йер (Hyères) — это не Лазурный Берег, однако жизнь русских эмигрантов в нем была настолько типична и одновременно с этим настолько полна личных переживаний, что не рассказать об этом невозможно.
Этому периоду в жизни Г. В. Иванова посвящена статья живущего в Америке русского литературоведа В. П. Крейда (Крейденкова). В ней автор описывает Йер следующим образом:
«Ниже старого города, ближе к морю, новый район — бульвары, светлых тонов виллы. В былые времена в зимний Йер выезжал королевский двор. Вымостили гранитными плитами широкие тротуары, построили импозантную улицу («Шириной с Невский проспект», — говорил Георгий Иванов). Романтик Стивенсон считал Йер лучшим городом Ривьеры. Может, и был лучшим. Со времени отъезда Стивенсона из Йера много воды утекло. Автор «Острова сокровищ» умер в том году, когда Иванов родился.
Залюбуешься золотом цветущих мимоз и белорозовым миндалем. Новая часть города напомнила ему петербургские пригороды, чем-то Петергоф, чем-то Павловск. «Это близко моему старорежимному сердцу», — говорил он, неся громоздкий чемодан, некогда забытый у них Адамовичем. Ирина Владимировна шла нагруженная сумками и сумочками. Живописность местности казалась ослепительной. «Очаровательный городок», — вспоминала через десятилетия Одоевцева. Георгий Иванов тоже поддался этому очарованию. Вот он описывает Йер: «Городок, окруженный с трех сторон (четвертая — море) тремя цепями гор. На первой стоят семь замков, отсюда Людовик Святой уходил в Крестовый поход. Вторая цепь вся в соснах и дубах. Третья покрыта снегом. Видны отовсюду сразу все три». Поначалу все ему нравилось — и то, что город малолюдный («совершенная пустыня»), и что никаких туристов (они появятся летом). «Поплавский[37] говорил: «Париж — чудный город, но его портят французы». Так вот нашего Hyeres'a они не портят».
Г. В. Иванов хорошо знал Французскую Ривьеру, бывал в Каннах и в других городах юга Франции. Впервые он попал сюда в пятнадцатилетием возрасте, когда его привезли зимой в Ниццу поправляться после перенесенного воспаления легких.
Бывая в Ницце в 20-е и 30-е годы, он наслаждался солнцем и яркими красками средиземноморского пейзажа, повторяя строки любимого поэта Тютчева:
О, этот Юг! О, эта Ницца!..
О как их блеск меня тревожит!
Теперь, через тридцать лет, ему приходил на ум лишь конец строфы:
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может…
Давший ему приют Йер он называл «богомерзким».
Здесь было слишком жарко. Когда они с И. В. Одоевцевой приехали, только-только начинался 1955 год. Была зима, но температура превышала + 15 °C. На ярко-синем небе — ни облачка.
В. П. Крейд пишет:
«Никто достоверно не знает, где суждено умереть. Не знал и он, что конечная станция достигнута, вот тут — последняя остановка. Приехав в этот дивный уголок Лазурного Берега в департаменте Вар, он представить не мог, да и не стал бы себе представлять, что именно здесь окончит свои дни».
При этом Г. В. Иванов именно в это время написал И. А. Бунину, жившему довольно близко от Йера, в Грассе:[38]
«Здесь так хорошо, что и помирать неохота, хотя, пожалуй, придется».
Г. В. Иванова и И. В. Одоевцеву поместили в приют для престарелых, который размещался на авеню де Бельжик в заново отремонтированной вилле. Некоторые даже говорили, что это не вилла, а бывший дворец. Он стоял в окружении пышного сада с дорожками и клумбами роскошных роз.
По словам В. П. Крейда, приют предназначался «для иностранцев, французов в него не принимали. Кто-то сказал, что этот старческий дом — «для международной интеллигенции». Вроде да, вроде нет — смотря кого называть интеллигенцией».
Георгию Владимировичу шел шестидесятый год, Ирине Владимировне — пятьдесят девятый.[39]
Приют поддерживался французским правительством, и большинство его обитателей были «красные испанцы», бежавшие в 1938 году через испано-французскую границу. Они тоже были изгнанники, беженцы и хорошо понимали судьбы русских, не по своей воле оказавшихся здесь.
Жили в доме и русские, но все они были старше Г. В. Иванова.
Окно их комнаты выходило во двор, где росли пальмы. В особо жаркую погоду И. В. Одоевцева уходила туда спать. Г. В. Иванов очень тяжело переносил духоту, и ему было все равно, где спать — во дворе или в раскаленной комнате («Ночь, как Сахара, как ад, горяча»).
