Из зарубежной пушкинианы - Фридкин Владимир Михайлович

Вошел Вяземский, наклонился, целуя руку Наталье Николаевне, и как бы не замечая Пушкина:

— Что поделывает ваш грубиян-супруг?

Подошел к Пушкину, обнял его.

— Да, удивил ты нас. Удивил и напугал.

* * *

Дантеса выслали из России. Его жена Екатерина Николаевна навсегда покинула Россию и уехала к мужу в Сульц. Жуковский заступался за Пушкина и просил у царя милости. Поэта вновь сослали в Михайловское. С ним уехала и Наталья Николаевна с детьми. Александра Николаевна Гончарова, фрейлина императрицы, отправилась в отпуск к матери в Ярополец, потом вернулась в Петербург и жила во дворце. Квартира в доме на Мойке опустела.

Домик в Михайловском был мал для семьи. Поселились у Осиповой в Тригорском. Прасковья Александровна, жившая с дочерьми Марией Ивановной и Катей, приняла Пушкиных как родных. Стала хлопотать через свою падчерицу Александру Ивановну Беклешову о разрешении Пушкиным поселиться в Пскове или Острове. Муж Александры Ивановны, псковский полицмейстер Петр Николаевич Беклешов, писал об этом в Петербург, но оттуда приходили отказы.

Казалось, в Тригорское вернулась прежняя жизнь. Часто гостили Алексей Вульф с сестрой Анной. Алексей жил подолгу, а Анна не задерживалась, гостила по два — три дня и уезжала в Малинники. А пуще всего боялась остаться с Пушкиным наедине. Приезжали Вревские. Евпраксия Николаевна ни разу не обмолвилась о встрече с Пушкиным накануне дуэли. Ни дома, ни при гостях тема эта не обсуждалась.

Теперь Пушкин мог работать. Утром, по обычаю, писал в постели. Потом вставал, садился на коня, скакал в Михайловское, возвращался, пил кофе с гущей и снова писал. Он был полон замыслов. Задумал кончить историю Петра. Да не просто историю, а художественно-историческую прозу. Может быть, будет роман? Сейчас Петр казался ему не только героем прошлого, но и будущего России. Незадолго до дуэли он говорил об этом с Егором Егоровичем Келлером, который познакомил его с дневником Патрика Гордона, интересным источником по истории петровской России. Бесценны были и тургеневские материалы, добытые в Париже. Незадолго до дуэли Александр Иванович показал их Пушкину. Особенно важными ему теперь казались записки гольштейнского министра Басевича из библиотеки Вольтера. Но теперь доступ в архивы был закрыт. Важно было обойти Устрялова, которому царь поручил писать историю Петра. Жуковский обещал прислать что-то через знакомого Пушкину журналиста Бурнашева, время от времени навещавшего Псков. Он вспоминал то, что писал еще в 1834 году. Вспоминал и думал. Опустив поводья, медленно ехал вдоль застывшей Сороти.

…Россия вошла в Европу как спущенный корабль — при стуке топора и громе пушек… европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы. Да, да… Только европейское просвещение, неуклонное, ничем не прерываемое просвещение народа, реформы — вот путь России со времени Петра и в будущем. Россия отстала. Отмена рабства, реформы Сперанского — все забыто, развеяно ледяным ветром на Сенатской площади. Слышал, скоро в Лондоне проведут подземную железную дорогу. А у нас, как говорит князь Петр Андреевич, от мысли до мысли… скачи, не доскачешь. Декабристы… Эти рано, до звезды, вышедшие сеятели свободы… Да, дело 14 декабря — это и мужество, и самоотверженность, и честь. Но к чему стадам дары свободы? В Евангелии сказано: «изыде сеятель сеяти семена своя». Сеять нужно не в каменистую, а в удобренную почву. Стало быть, — только время, просвещение и реформы. И самое первое — отмена рабства.

Пушкин мчался по аллее Тригорского и думал. Думал о том, что напишет историю России от Павла и Александра до декабристов. Записки? Те, что сжег в Михайловском, можно и восстановить. Можно дописать десятую главу Онегина. Мочи нет — писать хочется. Авось былое сбудется опять…

Колючий ветер хлестал по лицу снежными хлопьями, но он его не замечал.

* * *

В ночь с 16-го на 17 февраля 1855 года умер император Николай Павлович. И летом этого года Пушкин возвращался в Петербург. На этот раз обошлось без фельдъегеря. Явился полицмейстер Петр Николаевич Беклешов и объявил об освобождении.

Неужели прошло восемнадцать лет? Ему казалось, что о нем забыли. Но вот что удивительно: он реже скучал по Петербургу, чем тогда в Михайловском. Что это, старость? Опротивел свинский Петербург с его доносами и сплетнями, метание в шутовском кафтане между Зимним и Аничковым? Когда-то он назвал Петербург «духом неволи». А в деревне только дай свободу крыльям, и небо твое.

Отец и брат умерли. Жива Ольга Сергеевна. Таша давно уже живет то в Тригорском, то в Петербурге. Сыновей определили в Пажеский корпус, младшая дочь Наталья уж почти два года как вышла замуж за сына Дубельта. Сколько было тревог из-за этой непонятной свадьбы! Редел круг друзей. Умер Жуковский. Его молодая жена Елизавета Рейтерн прислала в письме из Дюссельдорфа фотографию Василия Андреевича. Баратынский умер где-то в Неаполе, — писала жена Анастасия Львовна. Не стало сердечного друга Екатерины Андреевны. О младших Карамзиных писал Вяземский, но нет уж того тесного семейного кружка. Пушкину писали друзья. Ежедневно почта доставляла ему по десятку писем. Писали Вяземский, Плетнев, Соболевский, Нащокин… В прошедшее Рождество пришло письмо от Веры Александровны. Павел Войнович скончался дома шестого ноября, молясь у иконы Казанской Божьей Матери.

Плетнев был верным помощником. Он отправил Петру Александровичу несколько тетрадей новых стихов, новые повести и роман Белкина. К роману приложил предисловие издателя. В нем говорилось, что, как уже писалось, у друга покойного Ивана Петровича осталось много рукописей, в том числе и роман, первую часть которого ключница употребила на заклейку окон во флигеле. Неожиданно в погребе флигеля нашлась вторая часть романа, которая, по счастью, сохранилась…

Одоевскому Пушкин регулярно отправлял статьи для «Современника». Большой роман о Петре близился к завершению. Плетнев последние годы вел переговоры с издателями, Смирдиным и Заикиным. Пушкин оставил нетронутой зашифрованную десятую главу к «Онегину», но написал большую поэму «14 декабря». Он увидел и понял больше декабристов. И не только потому, что пережил их время. Он сам однажды это объяснил, сказав, что «история народа принадлежит поэту». Сейчас эта поэма и неподъемный воз рукописей ехали с ним в Петербург.

Князь Петр Андреевич снял для Пушкина на Сергиевской улице флигель у Марии Григорьевны Разумовской. Вместе с хозяйкой жила ее племянница Мария Григорьевна Вяземская. Обеим старухам было сильно за восемьдесят, но ни одна из них не была похожа на покойную княгиню Голицыну, с которой Пушкин писал «Пиковую даму».

— А вы, Пушкин, чай не забыли, как накануне дуэли с Дантесом были у меня на балу? — спросила Мария Григорьевна. — И тогда же я видела вас у великой княгини Елены Павловны. Помню, какой сделался шум, а князь Петр Иванович уверял всех, что я с вами в заговоре.

— Помню, графиня. И хоть было это в другом доме, на Большой Морской, мне кажется, что, только что покинув вас, я к вам же и вернулся.

— Полноте шутить. Я и не признала вас с первого взгляда. Седым я вас не помню. И где ваши прекрасные кудри?

— А вы ничуть не изменились, Мария Григорьевна. Время не властно над вами.

— Вы так мне льстите, что я не знаю, что и отвечать.

С Вяземскими приехали Екатерина Николаевна и Петр Иванович Мещерские. Мещерские представили Пушкину своего шестнадцатилетнего сына. Пушкин помнил их старшего, Николая. Вяземский отвел Пушкина в сторону.

— Позволь тебе представить графа Алексея Константиновича Толстого, новую парнасскую звезду.

Толстой низко поклонился. Пушкин сказал, что очень наслышан, читал его «Упыря», а Толстой ответил, что имел честь видеть Пушкина у покойного дяди, Алексея Алексеевича Перовского.

К ним присоединился князь Егор Васильевич Оболенский.