Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета
В тот первый раз мы очень спешили к собору, договорившись там встретиться. Мы быстро шли, рискуя опоздать и вызвать руководящий гнев на свою голову. Торопливо группой мы миновали мост Менял, свернули налево, и еще раз – и перед нами открылся Нотр-Дам.
Паола Волкова, читая нам лекции во ВГИКе[2], утверждала, что башни соборов в свое время не достраивали. Не важно, мол, где обрывается дорога к Богу. Смотрю на собор и не вижу этого. Скорее это плоды современного мифотворчества. Что в основе его? Должно быть, какой-нибудь факт, но с долей романтики, фантазерства, желания преукрасить жизнь.
Перед собором пестрая разноязычная толпа – на каменных скамьях, окружающих соборную площадь, на бордюре газона, а одна пара, по-турецки усевшись прямо на траве, застыла в затяжном поцелуе.
В центре площади куражился человек в черном трико, изображая то монстра, то Квазимодо. Ко мне он бросился с огромной расческой, и я от него убирался, как мог. На плитах площади валялся его реквизит. Перед собором с лотка – повозки с впряженным осликом продавали сувениры. Мы подошли к исходной точке – центру Парижа и, наступив на вмурованный в камень металлический «пятачок» его обозначения, сфотографировались на память.
Я побывал в этом месте Парижа через девять месяцев. Стояла ранняя весна. Перед входом в собор выстроились школьники. Примерно наши пятиклашки, они стояли шеренгой в куртках желтого цвета, а над ними на соборной стене тоже шеренгой выстроился каменный ряд святых, с высоты своего положения смотрящих вниз. Что они видели? Ужас осады во время религиозных войн; погром в ночь святого Варфоломея; мертвое поле при отступлении гитлеровцев…
Если взглянуть на собор не с фасада, а обойдя с тыльной стороны, то ребра-пилоны напомнят плывущую галеру в момент, когда весла гребцов опущены. Внешние контрфорсы, разгрузив несущие стены, позволили украсить их гигантскими витражами.
В воскресенье в соборе была особая месса: вместе с кардиналом выступил генеральный секретарь ООН Перес де Куэльер. Два черных лимузина скромно подкатили к входу собора, а следом и мы вместе с другими вступили через высокие двери в соборную полутьму. Сбоку дохнуло жаром пламя тонких тесно установленных свечей. Перед ними молилась молодая женщина, скорее девушка, в черном, коленопреклоненная на специальной подставке. Лицо её выражало мольбу, недоумение, должно быть недавно она испытала первое потрясение в жизни, и молитва ей помогала его пережить.
Сбоку от кресел идём вдоль заполненных рядов к центру. Полутемно, сумрачно в соборе. Свет извне проникает только через огромные круглые витражи-окна. Пауза. Отыскав место сбоку от амвона, я опустился на черную скамью. Преимущество этого места, огороженного загородкой в том, что оно сбоку и стоит сделать еще несколько шагов, и ты у колонн на прохожей части собора.
Перед нами площадка подиума. Рядом, что-то сказав, возможно попросив разрешения, садится модно одетая молодая девушка. С виду она не отличается и от тех, кто обнимается на площади, и от тех, кто восседает в открытых кафе. Вокруг тихо, важно и сумрачно. Молчаливая общность людей, казалось, подчеркивает таинство обряда.
В соборной стене передо мной огромное витражное колесо, радужный зрачок собора. Кажется, ты перенесся на века назад. Только девушка рядом в светлой куртке и брюках не вязалась с веками. За моей спиной молодая мать успокаивала полугодовалого ребенка, она кормила его из бутылочки, а он скрипел, попискивал настойчивым голоском. Кончилось тем, что мать, подхватив ребенка, ушла. И вот воздух собора начал дрожать, зазвучал орган. Он начал звук низким жужжанием, затем взлетел высоко-высоко. Когда он стих, в резонирующей пустоте собора раздался громкий и четкий голос прелата.
Мы не раз ещё заходили в Нотр-Дам. Всякий раз, когда это по времени получалось. Хорошо идти к собору ранним летним утром, пока в воздухе ещё ночная свежесть, а тротуары мокры после уборки. Поток служащих пока не хлынул к офисным зданиям, и бредут пока сами по себе ранние туристы. И вот у площади «Паперть Нотр-Дам» тормозит первый автобус и из него тянется первый туристический ручеек.
Входы-зевы Нотр-Дам уже открыты, стоит зовущий колокольный звон. В центре, в соборном полумраке, начинается служба, а туристы идут вокруг вдоль стен, где ниши святых со скульптурами и картинами, каждому своя, словно индивидуальные комнаты в большой коммунальной квартире, только стенка в общий коридор снята для простоты общения.
От собора удобней пройти узкой набережной вдоль полицейского управления с женщинами-полицейскими у входа к мосту Сен-Мишель. Короткий, широкий, он ведет с острова на площадь Сен-Мишель, к знаменитому фонтану и приютившему его зданию, расходящемуся клином по двум магистралям: улице Дантона и бульвару Сен-Мишель.
«Славное кафе на площади Сен-Мишель», – писал Хемингуэй. Но какое именно? Здесь их несколько и с той и с другой стороны. Прекрасно, взяв в путеводители «Праздник, который всегда со мной», путешествовать по хемингуэйевским местам. Взглядом писателя всему дается как бы вторая жизнь. Да вот беда: сам-то ты видишь совсем иначе. Перед фонтаном на треугольной мощеной площади, зажатой улицами, сидят на разостланных выцветших коврах какие-то бородачи. Монотонно струятся из пасти крылатых львов потоки воды, и застыл, замахнувшись мечом на пресмыкающееся чудище, стройный крылатый Святой Михаил.
Встреча с Парижем – не столько знакомство, сколько узнавание. Не скажешь сразу, где это слышал и что читал, но ощущение: многое тебе знакомо. О треугольнике сквера, отрезанного у Ситэ Новым мостом, писал Хемингуэй. Как и полвека назад, застыли здесь над водой удильщики и кроны могучих платанов отражаются в реке.
Вступаем на самый старый парижский Пон Неф. Его первый камень заложили в 1578 году. Король Генрих III намеревался назвать его мостом Слез. Религиозные распри путают его карты. Король убит.
Париж поднялся и против его наследника, Генриха Наваррского.
Считают, что «Францию создали в тысячу лет сорок королей». Из них Генрих Наваррский, ставший затем королем Генрихом IV, у французов самый известный и почитаемый.
С девяти лет он король Наварры – королевства на севере Испании.
Памплона с корридой – центральное место хемингуэйевской «Фиесты»
– главный наваррский город. Затем Генрих становится королем Франции. До этого были и другие Генрихи IV – германский король, известный в истории хождением в Каноссу, английский король… Он стал знаменитым французским Генрихом IV. В свои сорок лет после перехода из протестанства в католичество он был признан Парижем, в 57 лет убит фанатиком-католиком.
