Неизвестен Автор - Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой
Учились с нами и иностранцы. Албанцы, болгары, югославы, чехи... Они и жили в одних комнатах с нами. Немцы, испанцы, корейцы, китайцы, вьетнамцы...
Все мы были рядом. Занимались вместе в одних и тех же библиотеках, в одних и тех же аудиториях. Сдавали экзамены, писали дипломные работы, ели в общих столовых. Дружили, женились, выходили замуж. Дух молодости товарищества - это и был воздух университета. И еще - всех нас в те годы объединял оптимизм. Молодость, ощущение, просто осязание своей молодости, товарищества и оптимизм. Бог знает, откуда мы его брали, но то было так. Оптимизм объединял нас. А может быть, просто я так воспринимала жизнь? Нет, пусть в моем восприятии, но это был все-таки именно оптимизм...
И я горжусь, когда вижу, наблюдаю или слышу по каким-то долетающим до меня отголоскам, что эти пройденные, прокатившиеся, в том числе и по каждому из нас, годы не отняли, не растоптали у тех, кто был тогда с нами, юношеское, студенческое чувство братства и человечности. Не отняли...
Она делает паузу и повторяет после нее:
- У большинства не отняли. По крайней мере у тех, с кем доводится или доводилось общаться мне. Вот недавно не стало Мераба Мамардашвили. Он мой однокурсник. Грузин, ставший крупным авторитетом в мире философской науки. Женился на девушке из моей комнаты, с которой я несколько лет прожила вместе. Поэтому мы и были особенно близки. Мераб - один из постоянных гостей в нашей девичьей комнате. Их было несколько человек. Завсегдатаи нашей комнаты - мы к ним привыкли. Мераб женился на одной моей подруге, а социолог Юрий Левада - на другой.
Мы уже тогда уважали Мераба за его ум. Помню, как помогал он нам, девчонкам, "грызть" "Капитал". Я очень хорошо знала Мераба. Потом, правда, жизнь развела нас. У него была сложная судьба. Знаете ли Вы, что Мераб до последних дней старался остудить разбушевавшиеся межнациональные страсти? Имел мужество встать на пути националистической круговерти. Я горжусь Мерабом.
- Может быть, в этом мужественном противостоянии любой оголтелости, откуда б она ни исходила, полнее всего и выражается истинный философ?..
- Может быть. А я хочу сказать, что все это - наши годы. И то, что нас объединяло. И что осталось, несмотря ни на какие передряги.
Зденек Млынарж - однокурсник Михаила Сергеевича. Он тоже наш друг. Он, как Вы знаете, чех. В июле пятьдесят пятого в честь окончания университета подарил моему мужу свою фотографию и дипломную работу на тему "Общий надзор прокуратуры и методы его осуществления". Подарок с надписью: "Мишке, хорошему другу, на память о том, что мы юристы широкого профиля".
- Профиль и в самом деле оказался очень широким!.. Будущий идеолог "социализма с человеческим лицом" и, образно говоря, его стратег, практик.
- Со Зденеком мы встретились вновь в 1967 году. Он приезжал на Ставрополье.
- Млынарж в шестьдесят седьмом был на Ставрополье?!
- Да, приезжал к нам.
- В шестьдесят седьмом?..
- Да. Накануне всех событий. И мы встречались с ним. А потом встретились со Зденеком и его супругой уже в 90-м... А недавно Зденек прислал письмо в связи с присуждением Михаилу Сергеевичу Нобелевской премии мира. Я зачитаю Вам его: "Дорогой Миша! На этот раз, наверное, нам не удастся встретиться. И поэтому я решил коротко написать тебе. Ты знаешь, что я не формалист, но все-таки хочу от себя и от Ирэны выразить тебе самые сердечные благопожелания в связи с получением Нобелевской премии мира. Ты заслужил это и сделал тем самым для наших общих жизненных убеждений больше, чем можно ожидать от одной человеческой жизни. Искренне твой Зденек. P.S.: Если тебе что-либо нужно от меня, я всегда готов... Много у меня теперь опасений, но я знаю, что без этого нельзя, и я стою на той же стороне, что и ты".
Наши студенческие годы остались с нами... Жили мы, конечно, скромно. Очень скромно. Сегодня кому-то, может, даже кажется, что убого. Старые, старинные здания МГУ, в чьих аудиториях прошли наши с мужем годы учебы, располагаются, как Вы знаете, в центре города, на улице Герцена и Моховой. Студенческое же общежитие тогда находилось в Сокольническом районе, на Стромынке, на берегу Яузы.
На первых курсах в каждой комнате студенческого общежития нас размещалось от восьми до четырнадцати человек. И только студенты-старшекурсники, аспиранты имели возможность селиться по четыре-шесть человек. Меблировка самая простая, почти монастырская: кровати, стол, стулья, тумбочки, этажерки, платяной шкаф. На этажах общие кухни и туалеты с умывальниками.
Скромен был тогда и наш гардероб, если наши "семисезонные" одежки вообще можно величать "гардеробом"...
Деньги экономили на всем. На питании. Помню, как трогательно, по-матерински пыталась накормить нас с моей подругой Ниной Лякишевой ее тетя. (Нина осталась сиротой в годы войны и выросла в детском доме в Ташкенте.) Мы с Ниной изредка наезжали к ней в город Балашиху Московской области, и у тети были, вероятно, более чем красноречивые основания считать, что приезжали мы преимущественно с одной целью: мало-мальски подкрепиться.
... Покупали самые дешевые билеты в театр. Билеты, на которых стоял штамп: "Галерка, неудобно". Галерка, галерка!.. Входя в театр, я до сих пор оглядываюсь на нее - именно с галерки слушала я первую в свой жизни оперу на сцене Большого театра - "Кармен" Бизе и впервые в своей жизни Четвертую и Шестую симфонии Чайковского. С самого верхнего яруса смотрела первый в жизни балет - "Дон Кихот" Минкуса. И "Три сестры" Чехова во МХАТе.
- А на правительственную, "царскую" ложу поглядывали?
- Да нет, пожалуй. Как-то не интересовала... Что касается правительственной ложи, то могу рассказать Вам о другом эпизоде, правда, из сегодняшней жизни. Помните, не так давно приезжал в Москву изумительный тенор - Лучано Паваротти?
- Да.
- Мы с Михаилом Сергеевичем слушали его в Большом театре. Одна ария, другая. Буря восторгов. Я наклоняюсь к Михаилу Сергеевичу: "Неужели "Аве Мария" не споет?" "Подожди, - говорит. - Наберись терпения: наверняка исполнит". А он поет все новые и новые вещи, но - не "Аве...". Опять наклоняюсь: "Неужели?.." "Слушай, - улыбается Михаил Сергеевич, - даже если вдруг и не исполнит, то так уж и быть, - я тебе спою здесь "Аве Мария". И добавляет: "Правда, боюсь, что это будет последнее мое публичное выступление..." Представляете? - "Аве Мария" из правительственной ложи...
- Не представляю... Ну и спел?
- Кто?
- Если бы спел Президент, то об этом бы уже не только Москва - об этом бы уже весь мир знал.
- "Аве Мария" Шуберта в исполнении Паваротти у меня в записи, на пластинке "Pavarotti's Greatest Hits".
Но вернемся, однако, в студенческие годы. Мы были "трудящимися" студентами. Подрабатывали где и как могли. Разгрузка вагонов с овощами и углем в Химкинском речном порту, на московских станциях была обычным делом наших ребят...
