Семен Кувшинов - У стен столицы
Чтобы не обнаружить себя, рота залегла на опушке березовой рощи, вплотную подходившей к крайним домам колхозников. Сморгунов предполагал с началом атаки коротким броском пересечь лощину и замкнуть кольцо окружения. Моряки залегли и стали ждать сигнала атаки. Через полчаса небо осветила ракета. Вдали в просветах между белыми стволами берез уже были видны темные очертания построек.
Лыжники поднялись и, утопая в глубоком снегу, двинулись вперед. Неожиданно рощу потрясли оглушительные взрывы. Дым застлал все вокруг. Бойцы попали на минное поле. Раненый лейтенант Сморгунов нашел в себе силы подняться и с криком «За мной!» рванулся вперед к селу. Он понимал, что выход из создавшегося положения может быть только такой. Уцелевшие краснофлотцы устремились за своим командиром.
Не успел офицер с группой воинов добежать до опушки, как их накрыли новые взрывы. Это били уже немецкие минометы. Сморгунов и бежавшие с ним рядом бойцы упали замертво. Но все же остатки лыжного отряда удалось спасти. Вскоре подошли наши танкетки. Они с гулом и стрельбой приближались к селу по еле заметной дороге. Старшина роты Пузанов, возглавив лыжников, увлек их за танкетками и вывел товарищей с минного поля, а также из-под обстрела.
Но и здесь вышла заминка. Танкетки из-за глубокого снега двигались колонной. Немецкая противотанковая батарея пристрелялась к ним и в несколько минут подбила две машины. Две другие танкетки при поддержке лыжников ворвались на позицию батареи, разогнали и частично истребили ее прислугу. Но перерезать дорогу, выходящую из Языкова, не удалось. Тем не менее большинство солдат и офицеров вражеского гарнизона не вырвалось отсюда. 400 гитлеровцев нашли здесь свой конец.
Когда мы вступили в село, то увидели такую картину. Посредине улицы стояли подбитые танки, огромные грузовики-вездеходы, штабные автобусы, мощные тягачи, раздавленная пушка. Везде валялись трупы фашистов. Особенно много их было около развороченного нашим снарядом штабного дома. Кругом дотлевали остатки горевших построек. Около церкви возвышались штабеля ящиков со снарядами и патронами, оставленные противником. Тут же печально чернели наши обгоревшие танкетки, а на снегу лежали раненые и убитые моряки.
Интересные находки обнаружили мы после освобождения Языкова. В кабине брошенного неприятелем бронетранспортера находился аккуратный фанерный ларец, в котором хранилась подкова, совершенно новая, тщательно отшлифованная, смазанная маслом и завернутая в водонепроницаемую бумагу. Долго думали мы, каких же лошадей гитлеровцы собирались подковать, ведь их поделка не подходила даже для самого большого артиллерийского жеребца. Пленный пехотинец сообщил, что немецкие шоферы, танкисты и артиллеристы такие подковы прикрепляют к машинам или возят с собой для счастья, как талисманы, якобы оберегающие от смерти. Эти талисманы спасали их владельцев во Франции, в Бельгии, но под Москвой изменили: около транспортера, завязшего в реке, были найдены десятки немецких трупов. «Счастливчиком» оказался лишь тот, кто, бросив машины и подковы, удрал на своих двоих.
В штабном фургоне гитлеровцев оказалось несколько комплектов нового офицерского обмундирования со знаками различия, орденами и медалями. Пленный лейтенант рассказал, что офицеры его полка готовили это обмундирование к параду на Красной площади в Москве.
Они были совершенно уверены, что войдут в столицу в ближайшие дни, рассматривали подступы к ней в бинокли и стереотрубы. Но, как гласит старая русская пословица, око видит, да зуб неймет.
В ходе боя было полностью очищено от фашистов село Языково — первый опорный пункт в системе пяти деревень. Боевое крещение принято. «Теперь уже по праву „православных“, — шутили моряки, — будем бить проклятых антихристов».
«Как это было?»
Сразу после боя, конечно, не до расспросов, кто и как действовал. Надо, чтобы и волнения улеглись, и мысли обрели свой обычный ход. Но вот отдохнули малость воины, и вопросы, похожие на тот, что вынесен в заголовок, в самом ходу: «Как это было?», «Как провели бой?». Тут уж воспроизведи все в подробностях, представь в натуре, с чем столкнулся, почему оплошал или как вышел из трудного положения, каким образом взял верх над врагом.
После боя за Языково мне довелось услышать немало таких историй. Историй разных: и грустных и отрадных, но всегда волнующих. Ведь все они — свидетельства очевидцев.
Первую подобную историю можно было бы назвать словами ее рассказчика: «Учились ценой крови». И рассказ этот я передам от первого лица, от лица автоматчика, старшины 2-й статьи Расторгуева Михаила Александровича. Передам в том виде, в каком он оказался у меня записанным в блокноте.
«Еще до наступления на село Языково наш взвод столкнулся лицом к лицу с врагом. Произошло это так.
Взводу была поставлена задача прикрывать батарею 76-миллиметровых орудий, которая была выдвинута к самой опушке леса. Заняли позицию, окопались в снегу. Языково, где хозяйничали фашисты, хорошо просматривалось. Людей не было видно. Враг методически обстреливал из минометов различные участки леса. Иногда вел бесприцельный огонь из пулеметов по опушкам.
Командир батареи, видимо, решил сделать несколько пристрелочных выстрелов, подавить беспокоившую нас минометную батарею. Через наши головы понеслись снаряды. Разрывы вставали у околицы села и на его улицах. И тут впервые издали мы увидели гитлеровцев. Они перебегали от дома к дому, меняли укрытия.
Несколько человек из нашего взвода имели снайперские винтовки. Имел это грозное оружие и я. И вот впервые мы открыли огонь по нашим врагам. В оптический придел я увидел немца. Он вышел из-за дома с котелком, без шинели и быстрым шагом пересекал проулок. Был солдат полный, котелок держал бережно. Немного нервничая, положив винтовку на сучок, я поймал фашиста в перекрестие прицела и выстрелил. Немец как будто споткнулся, упал на бок у стены. Его котелок отлетел в сторону. Позже, когда мы заняли деревню, я видел несколько голов зарезанного колхозного скота. Гитлеровцы варили себе мясо. А вот „моему едоку“, видно, не удалось попробовать говядинки. Так я впервые убил или ранил, не знаю точно, врага. Но немцы, видимо, имели хороший наблюдательный пункт на колокольне. Вскоре враг обнаружил батарею и ударил по ней из минометов. Наши артиллеристы, несмотря на глубокий снег, быстро сменили позицию и вновь изготовились к бою.
Начали отползать на новое место и мы. Но тут, в лесу, около нас разорвались две мины. Матрос Александр Шариков, москвич, был сразу убит (как потом выяснилось, убит он был не осколком мины, а пулей „кукушки“), помощник командира взвода главный старшина Георгий Карпович, мой земляк-свердловчанин, — тяжело ранен. Первый раз мы стали свидетелями смерти своего товарища — матроса Шарикова. Сняв шапки, в немом молчании отдали ему последнюю дань, тут же поклялись жестоко отомстить врагу за смерть боевого друга.
