Иван Майский - Перед бурей
режима, от которых самому отцу так много приходилось
страдать на протяжении всей своей жизни. Вполне естест
венно, что с началом гражданской войны отец охотно по
шел в качестве врача в Красную Армию и что в дальней
шем он все глубже и прочнее врастал в нашу новую, со
ветскую, жизнь. Правда, в партию он до конца своих дней
не вступил, да и трудно было этого ожидать от такого
старика, но в последние годы перед смертью он, несо
мненно, стал тем, что мы теперь называем «беспартийным
большевиком». Помню, как-то в начале 1935 года он при
слал мне письмо, которое меня сильно тронуло.
«Я аккуратнейшим образом слежу, — сообщал мне отец
в этом письме, — за поступательным движением вперед
нашего СССР как внутри страны, так и за рубежом. В пер
вую очередь я восхищаюсь нашими успехами по обследо¬
вательско-изыскательной линии во всех решительно обла
стях (растениеводство, животноводство, медицина, изуче
ние Арктики, геология и т. д.). Удельный вес СССР на
международной арене понятен: громадный прогресс в про
мышленности и во всех сферах человеческой деятельно
сти, прекрасная по духу, хорошо оснащенная армия (не
сравнить с старой царской армией), почти полная эконо
мическая независимость от капиталистических стран (у нас
самих все есть). И при всем том страна прогрессирует с
невиданной в истории быстротой».
Таков был путь, проделанный моим отцом после Ок
тября.
Смерть отца была внезапна и в стиле всей его жизни.
В это время он работал в качестве заведующего лабо
раторией в одном из подмосковных городов. Несмотря на
свои семьдесят восемь лет, он чувствовал себя хорошо и,
по обычаю, занимался всякого рода научными работами и
изысканиями. Незадолго до смерти отец начал новое,
очень интересовавшее его исследование — о влиянии се
ребра на бактерии. Принимал он также участие и в мест
ной общественной жизни. В самый день смерти отец, как
всегда, отправился в семь часов утра в лабораторию, при
которой жил. В десять утра он, как всегда, вернулся до
мой позавтракать. Выпив чаю и закусив, отец поднялся и
хотел вновь отправиться на работу, но вдруг побледнел и
тяжело опустился на стул. Один глаз его слегка дернулся.
Отец сделал попытку еще раз встать и пойти, но внезапно
зашатался и упал на пол без сознания. Вызвали врачей.
Из Москвы спешно приехал мой брат, также врач. Были
испробованы все известные науке средства для приведения
отца в сознание, но безуспешно. До двенадцати часов ночи
пульс был сравнительно хорош, но потом он стал быстро
падать. К часу ночи отца не стало...
Через три дня состоялись его похороны. Я был как раз
26
в это время в отпуску под Москвой и поехал отдать по
следний долг моему дорогому старику. Приехали также все
наши родственники. Провожали отца в последний путь тор
жественно и сердечно. Коллектив лаборатории, где работал
отец, в самом подлинном смысле слова, оплакивал его.
Местный райздрав и райком Медсантруд приняли расходы
по похоронам на свой счет и придали им широкий обще
ственный характер. Была гражданская панихида, на кото
рой ряд ораторов рассказал об отце много хорошего как
о враче, ученом и общественнике. Его ставили в пример,
как яркий образец «беспартийного большевика». Сказал и
я несколько слов. Были венки. Были слезы. Были трога
тельные прощания. Самое ценное во всем было то, что
чувствовалась искренность.
Потом длинная процессия проводила гроб до могилы.
День был летний, жаркий. Под ногами хрустел густой пе
сок. В воздухе плавали облака пыли. Провинциальный ор
кестр не совсем стройно исполнял похоронный марш Шо
пена. Я шел за гробом и думал:
«Вот кончилась длинная и интересная жизнь, вся по
священная науке и через науку — народу и человечеству.
Труд, неутомимый, постоянный, дисциплинированный труд,
превратившийся во вторую натуру и даже в наслаждение,
был ее основным стержнем. Сама смерть склонилась пред
этим всепобеждающим началом и пришла к отцу на поле
труда, без единого дня инвалидности или безработицы. Он
стильно и гармонично закончил свою жизнь».
3. МОЯ МАТЬ
Совсем другим человеком была моя мать. Во многих
отношениях она представляла полную противоположность
отцу. Начать хотя бы с внешности. Отец был высокий,
сильный, широкоплечий мужчина, с известной склонностью
к полноте в более поздние годы. На голове у него почти
не было волос: он облысел уже в тридцать пять лет. На
оборот, моя мать была женщина маленького роста, дели
катного сложения, с шапкой густых, слегка вьющихся
каштановых волос, из-под которых задорно смотрели жи
вые зеленоватого цвета глаза.
Не меньшая разница была в характере. Отец был спо
койный, малоподвижный, молчаливый человек — типичный
27
флегматик. Мать, напротив, являла тип чистого холери
к а — была жива, непоседлива, вспыльчива, разговорчива.
Мать любила петь, и пела в молодости недурно. Любила
танцевать, веселиться, принимать гостей и ходить в гости.
В матери было что-то особенное, свое, какой-то «шарм»,
который привлекал к ней людей и легко превращал ее в
центр внимания. Она всегда бывала «заводиловкой», «ду
шой общества». В доме она была настоящей «хозяйкой»
и распоряжалась всем по своему усмотрению. Я не могу
сказать, чтобы отец был «под башмаком» у матери (ибо
в вопросах, которые отец считал серьезными, он всегда
поступал по-своему), однако в делах семейных он молча
ливо признавал «гегемонию» матери и почти никогда в
них не вмешивался. И мать широко пользовалась этой
привилегией. С годами авторитарная черточка в характере
матери усиливалась и порой переходила, в особенности в
отношении детей, в своего рода «родительский деспотизм».
На этой почве одно время (когда мне было четырна
дцать — шестнадцать лет) происходили довольно частые
стычки между мной и матерью. Однако, когда мать убеди
лась, что ей не переломить моего «упрямства», она пере
шла в отступление, и в дальнейшем наши отношения на
