В. Киселев - Месяц в Артеке
Марк Антонович привел в пресс-центр новичка, такого же смуглого, как и аджарцы.
— Дети мои, — произнес он, — примите пришельца. Это доброволец. Ваш отрядный тенор клянется, что умеет чинить карандаши, — будет вам помощником. Петь в пресс-центре громче, чем вполголоса, ему запрещено.
Она узнала одного из «певцов в стане пионеров». Помимо аджарцев, прилично исполнял под гитару кое-что грузинское Гога из Телави. А доброволец, которого затащил Марк, жил как раз под их десятой комнатой и мог часами орать про несусветное. То какую-то ерунду: «Лиловый нос вам подает манто!», то неаполитанское. И никаким не тенором, а чем попало. Она подумывала, как бы получше изобразить его в «Парусе» паяцем. — Молодец, Алик, — Рита первой приветила паяца по имени. Ольга, как оказалось, тоже знала Алика, мигом усадила его возле себя, заставила писать заметку о танцевальном вечере. Алик долго отнекивался, твердил, что танцы не его амплуа; пришлось состроить гримасу: «Тоже мне, — „амплуа“!» Рисовка добровольца не спасла, Ольга на своем настояла — Активу нужна активная работа!..
— Ты соображаешь, почему у нас появился сей певец из стана пионеров? — спросила у нее Ольга вечером на прогулке, в тиши уединения…
— ?…
— Не смотри на меня кислыми глазами. Можно было бы догадаться и самой. Могу поздравить, это твой поклонник…
— Ну вот, сейчас ты оживилась. При чем тут глупости, я никогда не говорю глупостей. Какие у меня соображения? Мне заметку он так и не доделал, это раз. Пошел к вам чинить карандаши, это два. Чинил их Ритке, а вертелся все время около тебя, это три. Ферштейн?….
Маргарита преображается. 1968.
Это только так представляется, что Ольга все время болтала про мальчишек, на деле было иначе. Она вкалывала в «Калине» на совесть, задания набегали одно за другим. День Героя, вечера дружбы, встречи делегаций, костры, конкурсы — все требовало от них сноровки, выдумки, труда. Плакаты, объявления, газеты, «молнии»… Пресс-центр оказался осью всех артековских событий. Здесь шутить попусту приходилось редко. Ольга корпела над текстами, «пахала» наравне со всеми, ни слова о том, что сердцу не хочется покоя.
И все же…
И все-таки было сказано: «…это потому, что ты еще ни разу серьезно не влюблялась». И все-таки, осуждая мальчишек, Ольга почему-то рьяно взяла Вовку под защиту. Почему-то приглашала на белый вальс только Роберта. И самое непонятное: почему-то все чаще сникала среди вечерней лихости. Можно было, конечно, спросить невзначай и шепотом:
— Оленька, что с тобою? Ты что скрываешь? — и Ольга бы раскрылась. А вдруг наоборот, замкнулась бы? Тогда по дружбе пролегла бы темная полоса. Ох, что было бы да кабы, если бы Бы не было бы Бы! Оставалось ждать. Зато она была уверена в одном: подруга по части Алика ошиблась. Неужто ревновала?..
Новичок вертелся вокруг всех совершенно одинаково. Он замирал только возле Марк-Антоныча: ждал его рассказов о мониторах, монтажерах и тому подобном. Марк Антонович был единственной причиной появления Алика в пресс-центре: певец услыхал про киноведа и побежал в «Калину». Оказалось, что кино для Алика действительно «амплуа»: помощник перестал чинить карандаши, начал давать рецензии на фильмы. Потом появились и стихи:
Это очень нужно, это очень трудно,
Это очень важно — быть человеком,
Даже не известным, даже не героем,
Даже не великим — просто человеком.
Алькину пробу пера поместили в «Парусе», и Ольга, как поэтесса (еще неизвестная) была заметно задета: ее опередили. Впрочем, оба стихотворца вскоре мирно поделили сферы влияния. Алик оставил себе лирику, Ольга предпочла сатиру. В содружестве пиитов и родилась их знаменитая «Песенка о соли»…
Кто-то из отряда привез куплет:
А что, друзья, вы знаете о соли?
А то, что соль едят по доброй воле!
Она в большом количестве вредна,
Зато в жару совсем не солона!..
Юмористы, услышав куплет, стали повторять, как попугайчики, к месту и не к месту: «А что, друзья, вы знаете о соли?» Возникла острая необходимость творчески организовать общественное увлечение. Ольга с помощью Алика сочинила припев:
И если нам с утра дают селедку…
Согласны мы и в пекло на проходку,
А потому не хнычь и знать изволь,
Как хороша поваренная соль!
Само собой, «Песенку о соли» стали распевать по дороге на завтраки, обеды. Одного куплета оказалось мало. На все лады продолжали творить и дальше, какие только рифмы не предлагались: и «фасоли», и «мозоли», даже «Николи». Самую удачную, «Ассоль», нашла та самая Анюта, которую прозвали Кнопкою. Появился и второй куплет:
А что еще вы знаете о соли?
Да то, что это рифма для Ассоли!
Но нам нужна сегодня только соль,
А завтра мы споем и про Ассоль!
И если нам с утра дают селедку, —
и так далее запевали Гога с Аликом, а припев подхватывали хором. «Соль» исполняли залихватски, строчки рубили под ногу, и шаг печатали, как под марш. Шуточная отрядная — ее хватало на всю дорогу до столовой, как по мерке.
Ольга предложила дать слова шуточной в «Парусе», и Марк Антонович по доброте душевной согласился.
IV
Изуверские бомбежки несчастного Вьетнама не кончались, отзвуки их доносились оглушительно. Небо Артека меркло, и вся она цепенела, едва Наташа начинала пересказы газетных сообщений. На Востоке, под небом ее рождения, где еще не стерлись кошмарные тени Хиросимы, где на земли зарождения человеческой культуры оседал атомный пепел, вместе со взрослыми продолжали гибнуть дети. Одно детское тельце, второе, третье… Одно разорвали шарики, новое оружие, второе проплавлено напалмом, третье в гибельных язвах от разбрызнутого яда.
Клод Изерли узнал, что в одно мгновение по его сигналу испепелили триста тысяч; он сошел с ума, как можно было не сойти. Но почему не свихнулся Трумэн, благословляясь на бомбежку, и каким крестом его благословляли?
Ни прежде, ни позже не рисовала она по заданию с такой трепетной готовностью: Наташа пришла в их центр и объявила, что сверхсрочно нужно дать оформление к Маршу мира. И все, даже Марк, взяли в руки линейки и кисти с красками.
На ее долю досталось все наиболее ответственное: самые большие транспаранты, самые сложные плакаты. Свиток метра на полтора: «Пусть всегда будет солнце!» Желтый и розовый фломастеры: юная мать, опустившись на колени, поднимает малыша, и тот ручонками касается солнца. Светило — цветок ромашки, вокруг ее сердцевинки пять лепестков-полуколец с олимпийскою расцветкою, московская эмблема фестиваля.
