Алексей Смирнов - Козьма Прутков
Однако все это почему-то не раздражает, а странным образом веселит, создает впечатление непрерывной потехи, какого-то беспрестанного ералаша. Это веселый хаос, добросердечная бестолочь, бескорыстная глупость, глупость в чистом виде. Хвостовский хаос одушевлен живым чувством. Он очень русский, естественный. Вчитавшись в графоманские, косноязычные вирши Хвостова, неожиданно для самого себя начинаешь испытывать удовольствие от общения с этой доброй душой, так неуклюже, так потешно воплотившейся в слове.
Он алогичен и добродушен.
Он симпатичен и нелеп.
Всегда и повсюду граф Хвостов становился лакомой мишенью для «зоилов», готовых язвить «пиита» или по-тогдашнему шпетить. Но мы остановимся только на суждении «главного арбитра»[43].
Пушкин пародирует Хвостова
Пушкин-критик не стал разбирать причуды хвостовского стиля в отдельной статье или хотя бы в заметках на полях. Он написал стилевую пародию (будущий любимый жанр Козьмы Пруткова), в которой эти причуды воспроизвел.
Сравним пародию с оригиналом, оценим хватку Пушкина-пародиста, его умение «смоделировать» чужой текст, перевоплотиться в прототип.
ОДА (1)
ЕГО СИЯТ. гр. Дм. Ив. ХВОСТОВУ (2)
Султан ярится1. Кровь Эллады (3)
И резвоскачет2, и кипит. (4)
Открылись грекам древни клады3, (5)
Трепещет в Стиксе лютый Пит*. (6)
И се — летит продерзко судно (7)
И мещет громы обоюдно. (8)
Се Бейрон, Феба образец, (9)
Притек, но недуг быстропарный5, (10)
Строптивый и неблагодарный (11)
Взнес смерти на него резец. (12)
Певец бессмерный и маститый, (13)
Тебя Эллада днесь зовет (14)
На место тени знаменитой, (15)
Пред коей Цербер днесь ревет. (16)
Как здесь, ты будешь там сенатор, (17)
Как здесь, почтенный литератор, (18)
Но новый лавр тебя ждет там, (19)
Где от крови земля промокла: (20)
Перикла лавр, лавр Фемистокла; (21)
Лети туда, Хвостов наш! сам. (22)
Вам с Бейроном шипела злоба, (23)
Гремела и правдива лесть. (24)
Он лорд — граф ты! Поэты оба! (25)
Се, мнится, явно сходство есть. — (26)
Никак! Ты с верною супругой6 (27)
Под бременем Судьбы упругой (28)
Живешь в любви — и наконец (29)
Глубок он, но единобразен, (30)
Аты глубок, игрив и разен, (31)
И в шалостях ты впрямь певец. (32)
А я, неведомый пиита, (33)
В восторге новом воспою (34)
Во след пиита знаменита (35)
Правдиву похвалу свою, (36)
Моляся кораблю бегущу, (37)
Да Бейрона он узрит кущу7, (38)
И да блюдут твой мирный сон8 (39)
Нептун, Плутон, Зевс, Цитерея, (40)
Гебея, Псиша, Крон, Астрея, (41)
Феб, Игры, Смехи, Вакх, Харон. (42)
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Подражание г. Петрову, знаменитому нашему лирику.
2 Слово, употребленное весьма счастливо Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером в стихотворном его письме к г. Грибоедову.
3 Под словом клады должно разуметь правдивую ненависть нынешних Леонидов, Ахиллесов и Мильтиадов к жестоким чалмоносцам.
4 Г. Питт, знаменитый английский министр и противник свободы.
5 Горячка.
6 Графиня А. И. Хвостова, урожденная княжна Горчакова, достойная супруга маститого нашего певца. Во многочисленных своих стихотворениях везде называет он ее Темирою (см. последнее замечание к оде «Заздравный кубок»),
7 Подражание его высокопр. действ, тайн. сов. Ив. Ив. Дмитриеву, знаменитому другу гр. Хвостова:
К тебе я руки простирал,
Уже из отческия кущи
Взирая на суда бегущи.
8 Здесь поэт, увлекаясь воображением, видит уже великого нашего лирика, погруженного в сладкий сон и приближающегося к берегам благословенной Эллады. Нептун усмиряет пред ним предерзкие волны; Плутон исходит из преисподней бездны, дабы узреть того, кто ниспошлет ему в непродолжительном времени богатую жатву теней поклонников Лжепророка; Зевс улыбается ему с небес; Цитерея (Венера) осыпает цветами своего любимого певца; Геба подъемлет кубок за здравие его; Псиша, в образе Ипполита Богдановича, ему завидует; Крон удерживает косу, готовую разить; Астрея предчувствует возврат своего царствования; Феб ликует; Игры, Смехи, Вакх и Харон веселою толпою следуют за судном нашего бессмертного пииты[44].
* * *А теперь не поленимся и детальным образом проанализируем эту пародию в сравнении с оригиналом. Тем более что граф Хвостов до некоторой степени явится прототипом Козьмы Пруткова как литературного героя. Тем более что Пушкин дает Пруткову впечатляющий пример того, как надо распоряжаться стилевой пародией. Будем рассматривать «Оду» по строфам, последовательно: строка за строкой.
ОДА (1)
ЕГО СИЯТ. гр. Дм. Ив. ХВОСТОВУ (2)
Проследим, как поэт имитирует пиита, с помощью каких изъянов воспроизводит Пушкин «несовершенства» Его Сиятельства.
Первая строфа. СОБРАТ ПО НЕДУГУ
Первое же полустишие пародии
Султан ярится[45] (3а)
немедленно отсылает читателя к Примечаниям: 1) Подражание г. Петрову, знаменитому нашему лирику.
Если учесть, что придворного одописца Екатерины II Василия Петровича Петрова (1736–1799) — автора «Оды на войну с турками», оды, начинавшейся словами «Султан ярится», знали тогда все; что слава Петрова была куда громче, нежели популярность адресата хвостовского послания князя Дашкова, то ирония пародиста очевидна: Хвостов подражает общеизвестному и это общеизвестное дотошно поясняет в Примечаниях.
Итак, по Пушкину, первое полустишие граф позаимствовал или, как говаривали, «подтяпал» у Петрова, в чем с гордостью признался.
Что же дальше? А дальше
Кровь Эллады (3б)
И резвоскачет, и кипит. (4)
В отличие от крови самого Дмитрия Ивановича, которая, как мы помним, кипела, скопяся, кровь Эллады, напротив, кипит резвоскача. Из Примечаний явствует, что резвоскача2 — слово, употребленное весьма счастливо Вильгельмом Карловичем Кюхельбекером в стихотворном его письме к г. Грибоедову: двойная улыбка пародиста и по адресу Кюхли, и по адресу Хвостова, который на сей раз «подтяпал» не у Петрова, а у Кюхельбекера.
