Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда
По свидетельству очевидца, майора Верни, поначалу преподавателей охватил ужас, когда Эдуард свел знакомство с неким «чудовищным социалистом-разрушителем», который носил красный галстук. Это был бывший рабочий гвоздильной фабрики, сумевший в тридцать три года на собственные средства поступить в университет. Это был первый человек из народа, у кого принц смог кое-чему научиться; в дальнейшем у него было много таких знакомых. Кстати, их симпатия была взаимной.
Меньше всего в Оксфорде Эдуарда привлекали занятия. Чаще вспоминают, что на лекциях он сидел, как правило, на краешке стула, чтобы легче было ускользнуть из аудитории. И если Гладстон говорил о его деде Эдуарде, что тот знал «все, кроме того, что написано в книгах», то декан его университетского колледжа говорил о принце Уэльском: «Он никогда не будет книжным человеком».
Зато студенческая среда, где были представлены самые разные политические направления, а также участие в дебатах, в ходе которых будущие политики учились вести дискуссию и отвечать на вопросы, дали тогда двадцатилетнему принцу Уэльскому немалые познания о духе того времени и способствовали формированию его убеждений. В дальнейшем, когда он, благодаря своему происхождению, будет причислен к властям предержащим, эта информация весьма пригодится ему. И когда после пышного приема в Лондоне по случаю открытия памятника старой королеве император Германии, едва покинув Англию, отправился в Марокко, где продемонстрировал свою готовность к войне, так что флот был приведен в боевую готовность, Эдуард сумел высказать по поводу создавшейся политической ситуации вполне определенное мнение.
Из-за многочисленных социальных конфликтов внутреннее положение в стране было столь же нестабильным. Незадолго до коронации его родителей сорок тысяч суфражисток вышли на улицу, пройдя по столице маршем протеста. Сразу после коронации члены палаты лордов, которые на протяжении веков управляли страной, были ограничены в своих правах. Поскольку страна на последних парламентских выборах высказалась против лордов, один из лидеров либеральной партии премьер-министр Асквит заявил, что в верхнюю палату будет назначено несколько сот новых лордов, чтобы либералы палаты лордов, соединившись с палатой общин, получили большинство. В то жаркое лето заседания старейшего в Европе парламента отличались бурными, шумными спорами, перемежающимися почти беспрецедентными взаимными оскорблениями членов обеих палат. Воспользовавшись неспокойной обстановкой в стране, социалисты организовали забастовки моряков и докеров; вмешались войска, на улицах Лондона и Глазго были убитые.
Продолжает ли Англия оставаться монархической страной? — должен был спрашивать себя тогда наследник трона. Трон этот сохранялся после многих, казалось, роковых событий: после того, как Мария Стюарт казнена была королевой, которую в стране ненавидели многие, после казни короля Карла, после исключения из законных наследников престола и отречения Якова VII Шотландского, ставшего Яковом II Английским. Сегодня все присутствовали при утрате могущества лордов, древнейшей опоры трона. Убеждение, что верховная власть монарха принадлежат ему по божественному праву, явно уходила в прошлое, вера в ее незыблемость была поколеблена. Казалось, король правит только в силу народного согласия. Разумеется, принцу было известно высказывание отца, который, покоряясь судьбе, признался послу Соединенных Штатов Пейджу: «Зная трудности монарха ограниченного, я благодарю небо, что оно избавило меня от того, чтобы быть монархом абсолютным».
Все наблюдения принца показывали, что монархия как институт (в частности, британская монархия) внутренне преображается. Конечно, когда его родители направлялись на коронацию в Вест-Индию, корабли итальянцев и турок, воевавших тогда друг с другом в Красном море, в течение нескольких дней празднично полыхали всеми бортовыми огнями: это был великий символ могущества Империи. Но незадолго до этого король был вынужден подать в суд на одного малоизвестного писателя, чтобы положить конец легенде о морганатическом браке, который якобы он некогда заключил на Мальте. В показаниях, изложенных в письменной форме, он выразил сожаление, что ему не разрешили собственной персоной явиться на процесс.
Вспоминая сравнительно недавнюю историю своей семьи, принц Уэльский не мог не замечать контраста между критическим отношением общества к членам королевской фамилии и великолепием коронации. Он знал, что в 1891 году, перед самым его рождением, «Таймс» и другие газеты подвергали его деда яростным нападкам; общественное мнение публично осуждало деда, в его адрес даже раздавались угрозы, потому что тогдашний принц Уэльский оказался замешан в карточном скандале. Итак, парламент настолько всесилен, что может лишить лордов их полномочий. Пресса, несмотря на почтительные протесты королевского двора, расправляется с будущим королем. В чем же состояло могущество третьей власти, которая наряду с прессой и парламентом, казалось, господствует в Англии, — могущество церкви?!
Принц Уэльский знал, что часть общества негодовала по поводу поведения его матери, когда она через год после смерти своего жениха, старшего сына будущего Эдуарда VII, была помолвлена с его вторым сыном, за которого вскоре вышла замуж. Прошло время, недовольство рассеялось, но эта история — еще одно свидетельство того, насколько пристально следили англичане за частной жизнью своих королей. Разводы принцев и морганатические союзы также не одобрялись английскими подданными. Тем не менее, его собственная мать — плод подобного союза: ее дед, герцог Александр Вюртембергский, влюбился в венгерскую графиню красавицу Реди, но ему не было дозволено сочетаться с ней браком «как равному с равной».
Именно поэтому кузены из Вюртемберга больше всего понравились принцу во время его поездки в Германию. Там, в обстановке небольшой княжеской резиденции, он встретился с императором Вильгельмом II и высоко оценил его немногословность и сдержанную, благородную манеру поведения. Но когда Эдуард прибыл в столицу самого кайзера Вильгельма, когда увидел образ жизни этой диктаторской империи, ее роскошь, которую в Берлине любили выставлять напоказ незадолго до войны, когда на гостя обрушился поток слов, выдававших амбиции кайзера, а в глазах зарябило от блестящих шитых золотом мундиров, — тогда принц понял, насколько непрочен мир в Европе, да и европейские троны. Он увидел первый цеппелин, присутствовал на воинском параде, демонстрирующем грозную мощь Германии, и хотя Эдуард не мог знать, что эти войска и этот дирижабль будут сражаться против него уже в будущем году, он все-таки словно почувствовал опасность и был мрачен.
