Николай Сченснович - Записки актера и партизана
Вместе с немцами прибыл в Минск сын белоэмигранта, бывшего крупного помещика на Украине, Алексей Городецкий. Это был высокий, полный, краснощекий молодой человек с голубыми глазами, одетый в форму немецкого жандарма с унтер-офицерскими нашивками. Его оккупанты назначили начальником гетто и дали безграничную власть над беззащитными людьми. Он мог издеваться над ними, как хотел, избивать до потери сознания и даже убивать, не неся за это никакой ответственности.
В гетто вскоре начались облавы. Людей хватали на улице, в домах, вталкивали в машины и увозили. Назад обреченные уже не возвращались. Машины приходили пустыми, только в кузове лежала одежда тех, кого увезли. Люди поняли, что этим дело не кончится. Будут хватать и расстреливать еще и еще. И все начали устраивать укрытия, где в случае чего можно было бы спрятаться. Никто не думал, что эти мелкие облавы скоро превратятся в организованные погромы с заранее запланированным количеством людей, немеченных к уничтожению. Строили вторые стены в комнатах, выкапывали подвалы под подвалами с очень хитроумно придуманными лазами. Делали входы из шкафов, под железными листами возле печек и плит.
Вот одно из укрытий, которое не раз спасало жизнь жителям этой квартиры. В кухне в полу была обычная откидная дверца в подвал, для спуска приставная лестница. Внизу, в небольшом погребке, досками отгорожено место для картошки. В дне этого ящика - рядом расположенные дверцы. Они вели в нижнюю комнату, выкопанную под подвалом. Одна из этих дверец открывалась вверх и в спокойные дни находилась в открытом состоянии, придерживая сбоку насыпанную в ящик картошку. В случае тревоги люди влезали в нижнюю комнату, и когда дверца закрывалась, картошка засыпала все дно ящика. Обратно из нижнего помещения выходили через вторую дверцу, которая открывалась вниз. Картошка при этом ссыпалась в нижнее помещение. Чтобы восстановить прежнее положение, приходилось вытаскивать картошку ведрами наверх и засыпать в ящик.
Печники, плотники, водопроводчики объединялись и помогали друг другу. Все боролись за жизнь.
Вскоре дело дошло до того, что гитлеровцам приходилось чуть ли не в каждой квартире разыскивать тайные убежища, иногда даже с помощью собак, и извлекать оттуда свои жертвы. При этом подымали полы, выстукивали и ломали стены, тщательно обследовали подвалы и чердаки. Были случаи, когда, не найдя жителей, гитлеровцы поджигали дом, чтобы таким образом уничтожить спрятавшихся.
В ночь с 6 на 7 ноября 1941 года гетто было окружено войсками СД и полицией. В оцепление попали улицы Замковая, Подзамковая, Шпалерная, Республиканская, часть Раковской, Завальная, часть Хлебной и другие. К 6 часам утра подъехали высшие офицерские чины. Последовала команда:
- Начинать!
Каратели бросились в квартиры и стали выгонять всех на улицу. Так методически они очищали дом за домом. Постепенно одна улица была заполнена людьми. Многие были полуодеты, так как облава застала их спящими. На дворе лежал снег. Люди замерзали.
Часа через четыре прибыли грузовые машины, крытые брезентом. Началась погрузка. Многие с трудом стояли на ногах.
Наконец загрузили машины и людей отвезли в Тучинку. Там всех загнали в сараи. Набивали так плотно, что люди не могли не только сесть, но и повернуться.
Трое суток продолжался расстрел. И все это время обреченные стояли без питья и пищи, с ужасом ожидая своей очереди.
Расстрел происходил по раз заведенному порядку. Из сарая выводили очередную группу, всех заставляли раздеваться донага, а затем загоняли в заранее вырытые огромные рвы и там расстреливали. Многие теряли сознание от ужаса, еще больше было раненых. На них падали мертвые. Груда человеческих тел все время шевелилась.
Когда рвы оказывались заполненными, сверху трупы обрызгивали свежей гашеной известью и слегка прикрывали землей.
Офицеры стреляли ради удовольствия, а основную "работу" выполняли рядовые. Были выделены каратели, которые выламывали золотые зубы, откусывали особыми щипцами пальцы с золотыми кольцами, вырывали из ушей серьги.
Оцепление гетто не снималось до 10 ноября. Тут "наводился порядок". Всех оставшихся в живых переселили. Часть улиц отошла от старого гетто, их окружили колючей проволокой и поместили сюда прибывших 13 ноября гамбургских, франкфуртских и чешских евреев. Этот район назвали зондергетто. Общение с ним было запрещено под страхом расстрела.
Страшный погром, напоминающий Варфоломеевскую ночь и другие средневековые зверства, произвел жуткое впечатление на весь город.
20 ноября после передышки, необходимой, очевидно, для устройства зондергетто, был произведен второй погром по образцу первого, но в меньших размерах. От Зорева, работавшего в юденрате в отделе опеки, мы узнали, что в первом погроме погибло около 20 тысяч человек, а во втором - около восьми.
Нескольким десяткам раненых удалось все же выбраться из-под лежащих на них трупов и разойтись по деревням. Оттуда они ушли к партизанам.
После войны попавшие на скамью подсудимых садисты категорически отрицали свою вину, ссылаясь на приказы, которые они должны были выполнять, какими бы они ни были. Но я собственными глазами видел повешенных людей и довольные физиономии немецких офицеров и солдат, фотографировавших казненных с разных сторон и даже самих себя рядом с ними. Приходилось не раз наблюдать, с каким наслаждением они избивали и расстреливали людей. Тот, кто видел это, никогда не поверит в невиновность исполнителей приказов.
Гитлера давно нет, нет и приказов. А неонацисты маршируют по улицам западноевропейских городов и проповедуют свою человеконенавистническую программу. Бывшие гитлеровские офицеры, выполнявшие его приказы, на суде доказывавшие свою невиновность, сейчас кричат о реванше и проповедуют те же идеи, от которых они сразу же после войны отрекались. Это настораживает.
ПЛЕННЫЕ В ГОРОДЕ
На рассвете в один из январских дней 1942 года длинный состав, до отказа набитый еле живыми от голода, холода и невероятных лишений пленными, медленно подошел к станции Минск-Товарная. Морозы в том году достигали сорока градусов.
В предрассветном сумраке вагоны казались какими-то обледенелыми тенями, и над ними еле заметным легким облачком поднимался пар от дыхания находившихся там людей.
Поезд громыхнул на стыках рельсов в последний раз и замер. Долго ходили возле вагонов какие-то люди, долго слышалась немецкая и русская речь, наконец с шумом начали открываться двери. В вагонах показались черные, обтянутые сухой кожей лица с глубоко сидящими в резко выделяющихся впадинах глазами. Все они были похожи друг на друга. Полузамерзшие, до крайности истощенные, люди еле двигались.
