Андрей Ерёмин - Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков
На моих глазах появились некоторые тома шеститомника по истории религий, комментарии к Библии, «Исагогика», «Таинство, Слово и Образ», «Словарь по Библиологии». Всё, что писал и делал отец Александр, было ответом на вопросы прихода; и приход можно было назвать большой лабораторией, в которой вырабатывалась стратегия христианского возрождения. Но его книги — это не публицистика и не популярная литература; многие из них — настоящие, исключительно сильные богословские и художественные произведения.
Как, например, трогательно и просто пишет батюшка о рождении Иисуса в книге «На пороге Нового Завета»:
«Ясли — кормушка для скота, устланная сеном… Она находилась в пещере, высеченной прямо в скале, к которой примыкал дом. Обычно в ней держали овец и коз, привязывали вьючных животных. Там в сумраке подземелья впервые взглянуло на наш мир дитя, «похожее на всех детей земли». Кто мог ожидать такого? Кто мог думать, что вхождение Сущего в творение совершится столь неслышно и тихо? С первых мгновений жизни Мессия становится братом обездоленных. Никакие рождественские огни не могут заставить нас забыть эту картину: Мать–изгнанница с ребёнком на руках, лишённая человеческого жилья, укрывшаяся в деревенском стойле… Ему не нашлось места. “Пришел к своим и свои Его не приняли”. Таков пролог истории Сына Человеческого, Его борьбы, страданий и конечной победы».
Можно перечитывать эти строки без конца, столько в них поэзии.
«В мир, обуреваемый слепыми страстями, в царство духовного и физического рабства, обманутых толп, демагогии, распутства и бесчеловечности пришла божественная Любовь. Звезда Вифлеема зажглась в небе, когда военные марши заглушали плач матерей, когда мостовые улиц и песок арен заливала кровь, когда одни люди задыхались в каменоломнях и корчились в агонии на крестах, а другие — упивались властью, топтали чужие земли, изыскивали новые способы наслаждений».
Ни одного лишнего слова. Нет ничего, рассчитанного на эффект. Все исполнено глубочайшей мудрости. Так было и в его проповедях. Эта лаконичность — сестра великой мудрости и таланта…
6
Отец Александр неоднократно указывал в своих беседах и лекциях, что Церковь понесла за годы Советской власти тяжёлый, ни с чем не сопоставимый урон. Теперь духовную культуру приходится воссоздавать на почти погасшем пепелище. И надо сказать, что равнодушие народа губило культуру больше, чем лом и динамит. На это обращал внимание С. Аверинцев, когда давал яркую картину тотального участия народа в разрушении святынь [17]. Теперь для возрождения культуры нужны усилия новых людей, причём людей, прошедших через упорную внутреннюю работу.
Почему так трудно воссоздавать культуру? Потому что она «никогда не творилась безликой массой. Она вырабатывалась в элите, составляющей ядро, совесть, самосознание любой нации. Преимущество культурной элиты в том, что она имеет возможность активно осмыслять информацию, широко смотреть на вещи, критически мыслить, сохранять те подлинно человеческие свойства, которые, как правило, теряются в толпе. Поэтому Г. Федотов так настаивал на необходимости для каждого народа оберегать свою элиту, прислушиваться к ней, давать ей простор для свободного развития» [18].
Энциклопедическое образование отца Александра быстро снискало ему популярность среди деятелей культуры, находившихся в духовном поиске, не удовлетворённых государственной идеологией. Когда же эти люди встречались с батюшкой, оказывалось, что не только его образованность и приветливость притягивают к себе, но и удивительное чувство свободы, которое физически ощущалось в его присутствии. Чувство необычное для советских людей, живших под гнётом тоталитарной пропаганды; необычное вообще для русских людей, как правило, страшно «зажатых», ибо в России никогда не дышалось легко.
Но отец Александр был духовно свободен сам и заражал чувством божественной свободы других. На этот дар батюшки обратил внимание при знакомстве с ним вологодский архиепископ Михаил (Мудьюгин): «Эта внутренняя свобода была, быть может, одной из отличительных черт его менталитета, которые делали его служение, проповедь и всю его личность столь привлекательными» [19].
Это была такая свобода, которая буквально вливала силы для серьёзных жизненных свершений, для героизма. Вблизи батюшки каждый чувствовал себя значимой личностью, человеком в высшем смысле этого слова. Те, кто искал в Церкви авторитарного руководства, с трудом приспосабливались к ненавязчивой педагогике отца Александра, но люди творческие, активные и не приемлющие идеологического диктата обретали в его приходе родной дом.
Позиция гонимого священника, в которой всегда находился отец Александр, привлекала к нему также многих антисоветски настроенных людей. Они приходили к батюшке, ожидая увидеть в нём одного из лидеров оппозиции, а встречали человека, который говорил с ними о добросовестном труде на своём «советском» месте, о высокой профессиональной ответственности христиан. Батюшка объяснял им простые вещи: человек морально деградирует, если плохо работает. И это в то время, когда «хорошим тоном» среди православных считалось бросить свою основную профессию и уйти в сторожа какого‑либо храма.
Таким людям взгляды батюшки представлялись конформизмом, даже предательством. Но о какой христианской ответственности можно было говорить с теми, кто считал добродетелью халтуру на своей основной работе? Когда такие члены Церкви противопоставляли себя окружающим, они показывали им отвратительный пример якобы «христианского» поведения, идущего наперекор сути Священного Писания (вспомним слова апостола Павла, что человек должен трудиться, а не суетиться (2 Фес 3.10–11)).
Отец Александр говорил, что неудовлетворённость некоторых лиц существующим порядком не оправдывает неисполнение ими того долга, который они обязаны выполнять, имея в виду родительский, профессиональный, человеческий долг.
Батюшка считал важным для христиан не отгораживаться от повседневной жизни советского человека, от его культурной среды, а усваивать имеющиеся крупицы добра. Сам он смотрел телевизионные передачи, советские фильмы (некоторые из которых ему очень нравились), читал газеты и произведения советских писателей, — и всегда, везде старался найти что‑то положительное, позитивное, то, что могло бы стать основой для дальнейшего диалога.
Батюшка не делил мир, в котором жил, на чёрное и белое. Мол, в Церкви исключительно святые, а в миру одни негодяи. Здравомыслие и жизненный опыт наглядно показывали, что и в Церкви много грешников, а, с другой стороны, даже в таком мрачном и подлом месте, как КГБ, находились люди, способные творить добро (один из тех, кто его допрашивал в КГБ, потом у него же и крестился).
