С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...
подружился в Петрограде в 1915 году).
Всевышний у Клюева - "сребробородый, древний Бог". "Я говорил тебе о
Боге, непостижимое вещал..." - начинает поэт одно из своих стихотворений.
"Венец Создателя", "наш взыскующий Отец", "Смотреть Христу в глаза - наш
блаженный жребий..." - в таком духе пишет Клюев о всевышнем.
Нездешнее, неземное окутывает образы богородицы и ее сына в стихах
Городецкого: "У Казанской Божьей Матери дивно светел вечный взгляд", "Его
глагол таинственный...".
У Есенина же традиционные образы предстают в самой что ни на есть
житейской реальности. Какая уж тут "божественность", если у милостника
Миколы, будто у заурядного калики перехожего, "пот елейный льет с лица", под
пеньком уготовлено место для "голодного Спаса", Исус зовет человека в
дубравы, "как во царствие небес...".
С иронией смотрит поэт на калик, ковыляющих из деревни в деревню:
Пробиралися странники по полю,
Пели стих о сладчайшем Исусе,
Мимо клячи с поклажею топали,
Подпевали горластые гуси.
. . . . . . . . . . . . . .
Вынимали калики поспешливо
Для коров сбереженные крохи.
И кричали пастушки насмешливо:
"Девки, в пляску! Идут скоморохи!"
Вот так: служители господа - скоморохи...
Не без юмора нарисована картина шествия богомолок на канон:
Отряхают старухи дулейки,
Вяжут девки косницы до пят.
Из подворья с высокой келейки
На платки их монахи глядят.
На вратах монастырские знаки:
"Упокою грядущих ко мне".
А в саду разбрехались собаки,
Словно чуя воров на гумне.
Читаешь эти строки и видишь добродушно-хитроватую улыбку крестьянина,
который при случае скажет о монахе: "Борода апостольская, а усок
дьявольский" - и если речь зайдет о ворах: "Добрый вор без молитвы не
украдет".
Есть у Есенина стихи, где религиозные мотивы, образы на первый взгляд
берутся в их подлинном значении. Например, такое:
Я странник убогий.
С вечерней звездой
Пою я о боге
Касаткой степной...
Покоюся сладко
Меж росновых бус;
На сердце лампадка,
А в сердце Исус.
Но и подобные стихи живы, в конце концов, не религиозными
чувствованиями, а романтически-приподнятым ощущением бытия,
умиротворенности, что ли, на лоне природы. Вспоминается стихотворение
Лермонтова:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка...
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле
И в небесах я вижу бога!..
Церковные ризы тут, конечно, ни при чем. Не облачалась в них всерьез и
поэзия Есенина. Неспроста от того "смака", с которым в свое время
толковались его "религиозные" стихи, поэт "отпихивался... руками и ногами".
Прав литературовед К. Зелинский: "Сергею Есенину не были присущи
глубокая религиозность или мистические представления". Это относится и к
стихам дореволюционным, и к стихам, написанным после 1917 года. Но, мне
думается, критик не был точен, говоря, что "поэт брал церковные образы и
словарь для украшения своих стихов". Вообще "украшение стихов" чем бы то ни
было - занятие, истинному поэту чуждое. Поэтому, на мой взгляд, здесь более
справедливо утверждение В. Базанова: "Есенин использует молитвенные стихи, их религиозную символику для выражения собственных чувств, иногда даже
слишком буйных и залихватских".
И через религиозные образы - "выявление органического", земного...
3
Художник И. Бродский до встречи с Есениным не знал места рождения
лирика. Прослушав стихи в авторском чтении, живописец сказал, что поэт,
вероятно, родился в Рязанской губернии. Есенин был удивлен. Пейзажи, которые
воспеты в стихах, пояснил художник, живо воскресили в его памяти природу
Рязанской губернии, где он в молодости много работал над этюдами.
Свидетельство, лишний раз говорящее о тонком мастерстве Есенина - певца
русской природы.
Уже его ранние стихи показали, что в литературу пришел поэт со своим
видением природы, поэт, умеющий находить красоту там, где ее не каждому дано
заметить. В этом отношении Есенин близок к Пушкину, которому, по словам
Белинского, "не нужно было ездить в Италию за картинами прекрасной природы, прекрасная природа была у него под рукой здесь, на Руси...".
Есенинское ощущение родной земли сродни народному мировосприятию с его
жизнелюбием, глубинным постижением красоты, одухотворением предметов;
мировосприятию, выраженному в преданиях и песнях, поверьях и загадках. Дух
народной поэзии пронизывал сознание Есенина сызмала.
Сельский паренек летним вечером стоит у дороги, прислонившись к иве. На
крышу дома падает лунный свет, где-то звучит соловьиная песня. Пареньку
"хорошо и тепло, как зимой у печки". Так может сказать только человек, для
которого природа есть нечто родное, неотделимое от его бытия.
Поля, луга, озера, деревья, цветы, туманы, метели, восходы и закаты -
во всем поэт открывает "душу живу", все находится с ним в родстве, в дружбе, поверяет ему свои тайны, как и он - свои заветные думы. Об этом хорошо
сказано в стихах нашего современника Виктора Бокова:
И снега, и закаты, и рощи, и нивы
Тихо, нежно просили: - От нас говори! -
Не поэтому ль так охранял он ревниво
Слово русское наше, светившее светом зари.
Как в народных песнях, былинах, сказках, в стихах Есенина природа
движется, переливается всеми цветами радуги. Для него любое дерево, растение
- живые существа. О вечере он может сказать: "Месяц в облачном тумане водит
с тучами игру". О ночной речке: "Распоясала зарница в пенных струях поясок".
Конопляник, будто человек, "грезит". А липы держат "в зеленых лапах птичий
гомон и щебетню".
Они давно уже вошли в народное сознание - есенинский клен, есенинская
березка... Особенно березка, юная, застенчивая подруга поэта: "Что шепчет
тебе ветер? О чем звенит песок?"
Образ березки-девушки был известен в русской поэзии и до Есенина. Можно
вспомнить песню поэта начала XIX века Н. Цыганова "При долинушке береза
