Камил Икрамов - Скворечник, в котором не жили скворцы
- Так вот, огольцы, - сказал Петын, - если уж вам так про мою жизнь интересно, могу кое-что рассказать. - Петын закурил, как-то грустно усмехнулся и начал так: - Был Петын уркой, а стал честным человеком. Кровью смыл с себя позор.
Из кармана гимнастерки он вытащил какие-то бумаги и показал нам:
- Видали? Прибыл домой на поправку.
Мы заглянули в бумагу. Текст ее был напечатан на машинке, а какие-то слова вписаны чернилами.
- Глядите!
- "Проникающее ранение грудной клетки", - прочитал я.
- Навылет, - сказал Петын, - легкое пробили, гады! Но Петын еще даст им. Поправлюсь - и опять на передовую.
- А как ты на фронт попал? - спросил я.
- Как все, - сказал Петын. - Добровольцем. Сейчас идет борьба не на жизнь, а на смерть. Сейчас решается вопрос - быть всему нашему народу свободным или попасть в порабощение.
Я хотел спросить еще: а где же он был целый год до войны? - но не решился.
- Да вы садитесь, ребята! - пригласил Петын.
Мы сели на ступеньку пониже Петына.
- Я вам вот что, ребята, скажу. Был Петын уркой, а теперь честный человек, - повторил он свои же слова. - В один день моя жизнь переломилась раз и навсегда. Возврата к прошлому нет. Был я вор, ширмач - преступник, одним словом. Если бы не тот случай, может, моя жизнь и дальше текла бы в пропасть. Вот слушайте и запоминайте, как в жизни бывает...
Было это 10 июня сорокового года, как сейчас помню. От Киевского вокзала отходил экспресс Москва - Киев. В поезде разные командировочные. Лопатники грошами набиты. Пассажиры идут - на каждом лепень заграничный. Петын посмотрел на меня и объяснил: - Ну, лопатник - по-воровски это бумажник значит; лепень - костюм. А чемоданы кожаные. Но я по чемоданам не работал. Вижу - идет один. Задний карман оттопыривается. Чую - что-то есть. У него в одной руке чемодан, в другой портфель. Стал дверь на перрон открывать. Я вроде нечаянно о его чемодан споткнулся. "Извиняюсь, гражданин", - говорю. И дальше побежал - вроде тоже на поезд опаздываю. Захожу, значит, я в мужской туалет, кабинку на задвижку, открываю я этот лопатник, ну бумажник, а там... Ну вот ты скажи: что там могло быть? спросил Петын меня.
- План секретного завода! - выпалил я.
Шурка посмотрел на меня с удивлением:
- Чего?!
И Петын вроде бы запнулся. А потом спросил:
- Ты книгу "Они просчитаются вновь" читал?
Я говорю:
- Читал.
И тут же понял, как я догадался, что было в бумажнике. Ведь про историю, которую рассказывал Петын, я знал из этой книжки.
- Ну вот... - сказал Петын. - Если ты эту книжку читал, значит, ты и историю эту правильно понимаешь. Там же все про меня написано. Только фамилия изменена. И поезд там другой назван. Для конспирации.
Шурка эту книжку не читал и поэтому смотрел на нас с Петыном с завистью.
- Ну, и дальше было все, как в книжке, - продолжал Петын. - Попал я в прокуратуру. Долго меня не пускали. Кто, зачем, откуда - спрашивают. Ну, я там этим мелким объяснять ничего не стал.
Провели они меня в кабинет. Кабинет, ребята, я вам скажу!.. Панели дубовые и двери двойные, чтоб ничего оттуда слышно не было. Вышел мне навстречу этот самый, который книжку написал. Высокий из себя, красивый, волосы светлые. "Я вас слушаю", - говорит. А глаза у него проницательные! Ну, думаю, спекся Петын! Этому надо всю правду выкладывать. Я сначала думал - скажу, на улице нашел. С этим, вижу, не пройдет.
"Явился, говорю, к вам Петр Петрович Грибков, по кличке "Петын". Не с повинной пришел, а просто другого пути у меня нет". Рассказал я ему эту историю, положил на стол бумажник. Посмотрел он план и говорит: "Это же есть наш самый секретный завод!" Стал спрашивать, какой из себя этот мужик, в чем одет. Я ему рассказал. Он к телефону. В Киев позвонил, чтобы задержали. А потом сел, открыл пачку "Казбека" и говорит мне: "Курите, Петр Петрович". С одного раза мое имя-отчество запомнил. Ну, думаю, если курить предлагает, значит, сейчас меня заметут. Так положено: как на допрос вызывают, говорят: "Закуривайте". Это поначалу так.
Я закурил. Он тоже закурил. Смотрит он на меня. А я уставился в ковер и думаю: "Отбегал, Петын, отбегал. Но не жалко. Пусть я в тюрьме посижу, но зато этого шпиона на чистую воду вывел". Случайно, конечно. А он мне говорит: "Положено вам, Петр Петрович, за воровство по статье сто шестьдесят второй Уголовного кодекса РСФСР как минимум год тюрьмы, а как максимум - пять. Это если иметь в виду ваше прошлое. Но, учитывая вашу сознательность, скажу я вам спасибо, Петр Петрович, большое государственное дело сделали..."
Я слушал Петына и не верил своим глазам. Неужели передо мной человек, о котором написано в книге? Да, рассказ Петына полностью совпадал с тем, что я прочитал в книжке.
- А шпиона поймали? - спросил Шурка.
- Нет, - сказал Петын. - Шпиона не поймали.
- А в книжке написано, что поймали, - сказал я.
- Написано, что поймали, однако на самом деле не поймали, вполголоса пояснил Петын. - Вы, ребята, должны понимать. Враг хитер. Он не стал до Киева ехать, где-то на полдороге сошел.
Нам всегда нравилось, как Петын курит. Он затягивался глубоко и резко, папиросу держал между большим и указательным пальцами, а затянувшись, сразу отрывал папиросу от губ.
Вот и сейчас, кончив рассказывать, он затянулся так, что вдохнул в себя последние табачинки и закашлялся. Шурка смотрел на него с восхищением. Я тоже.
- Голубей гоняешь, Шурик?
- Куда... - вздохнул Шурка. - Не до голубей. Говорят, на чердаке ничего лишнего быть не должно.
- Хотя, конечно, - согласился Петын, - нынче всем не до голубей... Что нового в переулке? В эвакуацию многие драпанули?
Мы никогда так не говорили об эвакуированных хотя бы потому, что мы им не завидовали. Многие завидовали нам, оставшимся в Москве.
- Никто не драпанул, - сказал я. - Драпают только фашисты. Наши уехали в организованном порядке. Самые ценные учреждения, многосемейные с детьми.
Петын пропустил мои слова мимо ушей. Он умел так слушать, что я, например, смущался.
Из кармана своих военных штанов Петын достал пачку "Беломора" и протянул нам. Я вообще-то не курил, но, чтобы не унижаться, взял папиросу и стал дымить. Я боялся закашляться. Шурка закурил по-настоящему, он вообще покуривал - Петын его раньше выучил.
- Ну, из вашего дома кто уехал? - спросил Петын Шурку.
- Из нашего? Стремоуховы. Яворские. Сальковы.
- Яворские - это из какой квартиры?
- Из семнадцатой, где Гавриловы, - объяснил Шурка.
- А Барыня? - еще спросил Петын.
- Матишина? Она здесь. Собирается только, - сказал я.
- А этот изобретатель?
- Здесь, - сказал Шурка. - Сам-то на работу поступил. Галя в госпиталь ходит медсестрам помогать.
Я хотел сказал, что у Андрея Глебовича сгорела дача, но промолчал. Что это - никому не говорил, а теперь скажу! Кстати, я вспомнил, что книжка про шпионов "Они просчитаются вновь" сгорела вместе с дачей.
