Александр Извольский - Воспоминания
Мое пребывание в Париже и в Лондоне было весьма успешно, так как оно дало мне возможность достигнуть полного единения во взглядах между мной, Нелидовым, графом Бенкендорфом и Муравьевым относительно желательной линии политики России. И это была именно т, а линия политического поведения, которая была предложена мной царю, когда всего несколько недель спустя я был назначен на пост министра иностранных дел, и которая, в конечном счете привела к соглашению, ставшему впоследствии известным миру под названием Тройственного согласия.
Это единство наших взглядов красной нитью проходило через все время пребывания моего на посту министра иностранных дел, и я с чувством глубокой признательности отдаю должное памяти этих трёх выдающихся политических деятелей, которые в любое время оказывали мне столь просвещенное и столь лояльное содействие и из которых ни один – увы! – не числится в настоящее время в списках живых.
С другой стороны, мой проект склонить Нелидова выдвинуть его кандидатуру на пост министра иностранных дел встретил с его стороны категорический отказ, и у меня ничего другого не оставалось, как приняться самому, совершенно против моей воли, за дело, которое представляло в тех условиях величайшие трудности.
Мое посещение Парижа и Лондона совпало с чрезвычайно интересной политической фазой – с последними днями Альхесирасской конференции. Прения в Альхесирасе подводили, так сказать, итоги дипломатической работе, которая была произведена Европой за истекший год, и мне было чрезвычайно интересно осведомиться о том, что делалось за кулисами этой конференции. Нелидов и граф Бенкендорф с величайшей доброжелательностью посвящали меня во все детали сложной игры соперничающих интересов, которые обнаруживались в течение этой памятной дипломатической встречи.
Это время было отмечено инцидентом, которому историки конференции уделили только небольшое внимание, но который, с моей точки зрения, имел громадное влияние на взаимоотношения России и Германии и, следовательно, на последующие европейские события.
Я имею в виду циркулярную ноту графа Ламздорфа, приглашавшую русских представителей следовать за правительствами, присоединившимися на конференции к инструкциям, которые были преподаны русским уполномоченным в Альхесирасе относительно чрезвычайно острого вопроса о полиции. Содержание этого циркуляра положило конец слухам, исходящим из Берлина, о том, что Россия будто бы отказалась поддерживать Францию в этом спорном вопросе и всецело присоединилась к германской точке зрения. Нелидов, обеспокоенный этими слухами, признавал необходимым успокоить общественное мнение Франции и в этих целях сообщил содержание циркулярной телеграммы французскому журналисту Тардье, который опубликовал её в газете "Temps". Это вызвало взрыв негодования со стороны германского императора, который не только расценил это как поддержку Франции Россией, но почувствовал себя лично оскорбленным теми комментариями, которыми сопровождалось опубликование телеграммы.
Он, не колеблясь, начал публично критиковать Николая II в очень резких выражениях за черную неблагодарность по отношению к Германии, и в то же время германская пресса, указывая на заслуги Германии перед Россией во время русско-японской войны, предприняла бешеную кампанию против русской дипломатии, действуя, несомненно, по указке правительства. В конце концов немецкие банки решили воздержаться от участия в русском займе, переговоры о котором велись в Париже и часть которого должна была быть предоставлена немецким финансистам.
Несколько позже, когда в качестве министра иностранных дел я получил полную информацию о той настойчивости, с которой кайзер старался привлечь Николая II к заключению союза с Германией, я имел возможность отчётливо понять действительные причины гнева и печали германского императора.
Его временный успех в этом направлении, достигнутый благодаря известной встрече в Бьерке, с этого времени был совершенно утрачен (об этом будет рассказано в следующей главе, в которой я также объясню, каким образом план кайзера был нарушен вмешательством графа Ламздорфа). В то время, о котором я рассказываю, германский император не потерял ещё надежды привлечь царя к выполнению бьеркского соглашения, но опубликование депеши графа Ламздорфа должно было окончательно убедить его в неудаче задуманного плана, и он в течение многих лет питал скрытое нерасположение к Николаю II, пока не решился сбросить с себя маску в августе 1914 года.
Инцидент с депешей графа Ламздорфа имел курьезный эпилог в Берлине. Князь фон Бюлов, отвечая в рейхстаге на вопрос Бебеля по этому поводу, упал в обморок. И хотя его здоровье вскоре восстановилось, но тем не менее он должен был на некоторое время устраниться от политической жизни. Несомненно, что если бы его ответ не был столь внезапно прерван, общество было бы осведомлено о столь радикальной перемене в русско-германских отношениях.
Во время моего пребывания в Париже и Лондоне я узнал первые результаты выборов в Думу. Эти результаты явно показывали, что кадеты одержали полную победу не только над реакционерами, но также и над октябристами.
Победа кадетов обусловливалась главным образом их великолепной организацией, но правительство или, вернее, Дурново весьма содействовали этому успеху, так как слепые и жестокие преследования со стороны полиции приводили в отчаяние наиболее умеренные элементы страны. Это укрепило мою уверенность в том, что новообразованный кабинет должен в скором времени вступить в конфликт с Думой, и я почувствовал ещё большее нерасположение к вопросу о своём вхождении в этот кабинет.
Вскоре по моём возвращении в Копенгаген я был вызван императором в Петербург, чтобы заместить графа Ламздорфа.
Мне ничего не оставалось, как только повиноваться, и я прибыл в Петербург в самый день открытия Думы, как раз вовремя, чтобы присутствовать на известной церемонии в Зимнем дворце. Император в этот день принял отставку графа Витте и назначил премьер-министром Горемыкина. Затем последовало полное персональное изменение состава кабинета. Я имел твердое намерение остаться в стороне, но император воззвал к моей лояльности в таких выражениях, которые исключали всякую возможность настаивать на отказе, и несколько позже моё назначение на пост министра иностранных дел было опубликовано.
Глава вторая Секретный договор в Бьерке
Прежде чем говорить о моём вступлении в отправление новых обязанностей, представляется необходимым обрисовать то общее политическое положение Европы, которое существовало в то время и в сопоставлении с которым я коснусь того эпизода, который представляет громадный интерес для общественного мнения Франции и Англии. Я говорю о секретных переговорах между царём и германским императором, которые имели место в Бьерке летом 1905 года.
