Владимир Лесин - Генерал Ермолов
Знаменитый генерал, хотя и не нашел в своих обширных записках места для подробных воспоминаний о годах «революционной» молодости, однако же в устных рассказах иногда возвращался к событиям давно ушедшим в прошлое, а двоюродный брат его, Денис Васильевич Давыдов, заносил услышанное на бумагу. В результате на страницах прозы поэта-партизана появились «Анекдоты о разных лицах, преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове». А из них кое-что проясняется…
Похоже, Ермолов сумел убедить следователей в своей непричастности к преступному тайному сообществу брата Александра Михайловича. Что же касается письма, то оно явилось следствием временного помутнения разума. Не держать же молодого человека из-за глупой выходки в крепости. Однако и освободить без высочайшего на то разрешения никак нельзя.
Среди чиновников канцелярии генерал-прокурора Лопухина случайно оказался некий Макаров, приятель старшего Ермолова. Он и посоветовал написать прошение на имя Павла I.
Общими усилиями сочинили черновик, несколько раз перечитали и исправили его, перебелили, но ни сам проситель, ни его соавторы не обратили внимания на фразу, которая, «возбудив гнев императора, имела для Ермолова самые плачевные последствия».
Письмо начиналось так: «Чем мог я заслужить гнев моего государя?» Скажите, пожалуйста, он еще и не знает вины своей. Эта фраза вызвала приступ гнева Павла Петровича и явилась причиной заключения его в Алексеевский равелин, где он оставался около трех месяцев{49}.
Напрасно Павел Петрович нервничал, Алексей Петрович действительно не осознавал своей вины. Да и не было ее…
7 января 1799 года последовало высочайшее повеление исключить Ермолова из службы и сослать на вечное житье в Кострому. Тамошнему губернатору вменялось в «обязанность за его поведением иметь наистрожайшее наблюдение» и сообщать о том генерал-прокурору Лопухину{50}.
Несколько месяцев спустя бывший подполковник артиллерии писал ближайшему другу Александру Васильевичу Казадаеву, с которым долгие годы делился самым сокровенным:
«Ты знал брата моего, он впал в какое-то преступление; трудно верить мне, но я самим Богом клянусь, что преступление его мне неизвестно! Бумаги его были взяты и в том числе найдено и мое письмо, писанное два года назад; признаюсь, что дерзкое несколько, но нескрывающее в себе злоумышления и коварства…»{51}
Ответы Ермолова на вопросы следствия, его мемуарные записки и обширное эпистолярное наследие были опубликованы еще в XIX столетии. Тем не менее советские летописцы «первого этапа освободительного движения» зачислили его в состав Смоленского тайного общества, а самая известная из них академик М.В. Нечкина назвала его «Кружком Каховского — Ермолова»{52}.
Нет оснований зачислять Алексея Петровича Ермолова в разряд противников существующего режима. Членство его в «канальском цехе» брата Александра Михайловича Каховского совершенно не доказано. Впрочем, и среди других участников Смоленского кружка я не нашел не только революционеров, но даже и предшественников декабристов.
Критическое отношение к действительности Алексея Ермолова не вызывает сомнений. Оно сформировалось под влиянием просветительской философии, определяющей идеей которой является мысль о природном равенстве людей. Он был человеком читающим. Эту страсть к чтению наш герой пронес через всю жизнь. Памятником его вольнодумства является тетрадь с аккуратно переписанными стихами, опубликованная историком М.П. Погодиным.
Стихи эти слишком незамысловаты, чтобы сегодня знакомить с ними читателя. В них та же критика все тех же «скотов», грудь которых не по заслугам украшена разными орденами. Может быть, декабристы именно потому и считали Ермолова «своим», что он и четверть века спустя сохранил страсть к классификации видов в русской бюрократии. Ошибались, конечно. Но об этом позднее…
ЕРМОЛОВ В ССЫЛКЕ
Через несколько дней узнику девятой камеры приказали готовиться к дальней дороге. Проведя около трех месяцев в одной из самых «убийственных тюрем», он «с радостью готов был отправиться хоть в Сибирь». 19 января фельдъегерь сдал его под расписку костромскому губернатору.
Вообще-то Ермолову предстояло ехать дальше, в лесную глухомань на берегу Унжи. К счастью, в городе он встретил товарища по Московскому университетскому пансиону, как оказалось, сына губернатора благородного Николая Ивановича Кочетова. Он представил в Петербург, что в интересах лучшего наблюдения за присланным государственным преступником предпочел оставить его в Костроме, что было одобрено столичным начальством.
Кочетов поселил Ермолова вместе с генерал-майором Войска Донского Платовым на квартире губернского прокурора Новикова. Несмотря на разницу в возрасте, чинах и образовании, между ними установились приятельские отношения. Среди «анекдотов», записанных Давыдовым, есть два, посвященных сразу обоим героям русской истории. Вот один из них:
«Однажды Платов, гуляя вместе с Ермоловым в этом городе, предложил ему, после освобождения своего, жениться на одной из его дочерей; он в случае согласия, обещал назначить его командиром Атаманского полка»{53}.
Да, Матвей Иванович имел четырех дочерей, но лишь одна из них, падчерица Екатерина, была на выданье. Впрочем, пока молодой жених дозревал до семейной жизни в условиях костромской ссылки, девочки могли заневеститься. Так что возможность такого разговора не вызывает сомнений. Сомнительно другое: обещание Платова назначить Ермолова командиром Атаманского полка. Пока что у опального генерал-майора не было никаких шансов возглавить Войско Донское. Кстати, это подтверждается вторым «анекдотом», пересказанным Денисом Васильевичем:
«Платов, изумлявший всех своими практическими сведениями в астрономии, указывая Ермолову на различные звезды небосклона, говорил:
— Вот эта звезда находится над поворотом Волги к югу; эта — над Кавказом, куда мы с тобой бежали бы, если бы у меня не было столько детей; вот эта над местом, откуда я еще мальчишкою гонял свиней на ярмарку»{54}.
Человек, четверть века ночевавший под открытым небом в степи и в горах, конечно же, мог изумлять окружающих своими познаниями в «практической астрономии». В этом нет ничего необычного. Интересно, что, оказывается, только дети удерживали его от побега на Кавказ. Значит, не верил тогда Матвей Иванович в свое высокое предназначение.
Ермолов всегда отличался высокомерием породистого аристократа, хотя таковым себя не считал. А с годами, по мере накопления знаний, все больше и больше. Правда, основания имелись: умница был необыкновенный и генералом стал блистательным. Думаю, рассказ о звезде, под которой Платов гонял свиней на ярмарку, был придуман им значительно позднее, когда практически безграмотный Матвей Иванович стал графом Российской империи, почетным доктором Оксфордского университета и героем Европы. Что ж, всякий человек имеет слабости. Не был лишен их и Алексей Петрович. Одним из определяющих свойств его характера была зависть к чужим успехам.
