Светлана Зубрилина - Владимир Высоцкий: страницы биографии
Наступила первая сессия. К новому, 1956 году Игорь и Владимир сдали все зачеты, кроме черчения. До экзамена оставалась пара дней, а работа не готова! Они сидели в большой комнате у Нины Максимовны, разделив стол книжками, пили кофе, чтобы не уснуть, и делали чертежи. Кохановский закончил работу первым и, глянув на «художества» Высоцкого, нервно расхохотался: на месте четкого алфавитного шрифта расплылась клякса. Грустный, грустный Володя стоял рядом, смотрел на чертеж, понимая, что, конечно, у него не примут, затем он вылил остатки кофе из чашки на чертеж и сказал:
— Васечек! Я в этот институт больше не хожу!
— Да что ты?! С таким трудом поступали!
— Нет, нет! Это — не мое! Я думаю пойти в театральный.
Услышав возглас сына, Нина Максимовна с тревогой зашла к ним в комнату и увидела, как Владимир выплескивает на чертеж тушь из банки.
— Инженерной деятельности с меня довольно, не могу больше!.. — проговорил он, смеясь.
Владимир подал заявление с просьбой об отчислении и не изменил своего решения, несмотря на уговоры, просьбы, требования родных и знакомых.
— Высоцкий, не делайте опрометчивого шага, у вас явные способности к математике, — говорил декан в присутствии матери.
— Вполне возможно, — упрямо сказал Владимир, — но инженером я быть не хочу и не буду!.. Так зачем занимать место, которое другому нужней?..
Этот решительный поступок, уход из престижного института, стал первым шагом Владимира Высоцкого на пути к профессии актера. С января по июнь 1956 г. он продолжал заниматься в драмкружке у Богомолова, который помогал ему готовиться к вступительным экзаменам, а летом поступил в школу-студию МХАТ.
Позже Высоцкий не без юмора рассказывал об этом трудном, решающем в его судьбе времени:
«…Я поступил в Московский строительный институт имени Куйбышева на механический факультет. Но потом почувствовал, что мне это… словом — невмоготу… А в это время я уже несколько лет занимался в самодеятельности, но это была не такая самодеятельность, к которой мы уже привыкли — она сразу оскомину вызывает и по ней уже прошлись у нас в фильмах и в прессе. (Ливанов однажды спросил нашего министра культуры: «А вы пошли бы к самодеятельному гинекологу?») Просто люди кроме работы занимались еще другим делом, любимым более, чем работа. Это было хобби, которое тогда еще не оплачивалось.
Руководителем там был Богомолов, артист Художественного театра. Он на нас «пробовал» многие спектакли и работал с нами режиссерски, как с профессионалами. И я начал у него набирать — очень сильно, по его словам. Конечно, это меня увлекало больше, чем мое студенчество, и я просто ушел из института и стал поступать в студию МХАТ. Поступил туда с большим трудом, считалось, что мой голос не приспособлен для сцены. Меня даже пытались отчислить из студии за профнепригодность из-за голоса, но руководитель курса Павел Владимирович Массальский не позволил…»
Но вернемся к компании на Большом Каретном. Надо сказать, что именно Анатолий Утевский и Левон Кочарян помогли Высоцкому решиться бросить строительный институт. Инна Александровна Кочарян вспоминает, что Владимир как-то сказал ей:
— Если бы не Лева и Толян, я бы остался в строительном…
Здесь, на Большом Каретном, на квартире Кочаряна встречались Василий Шукшин, Андрей Тарковский, Артур Макаров, Владимир Акимов, Олег Стриженов, Всеволод Абдулов, Евгений Епифанцев и многие другие. В какие-то периоды жизни Высоцкого здесь был его второй дом. Он мог запросто остаться тут ночевать или даже жить некоторое время. Как бы ни менялась жизнь Владимира: учился ли он в студии МХАТ; метался ли из одного театра в другой; стал ли актером кино и театра на Таганке, певцом, непризнанным поэтом, был ли холост, влюблен, женат или нет, — он никогда не забывал о своих друзьях на Большом Каретном. Тут всегда происходили забавные, комичные истории. Очень интересно рассказывает об этом времени писатель Артур Сергеевич Макаров. Вот отрывки из его воспоминаний:
«…Правила общежития у нас сложились вполне определенные: мы были близкие друзья, а это значит, что жили мы, по сути дела, коммуной. Восстанавливая то время в памяти я обнаружил, что если применить более позднее определение, все мы являлись тунеядцами… Для окружающих мы были тунеядцами потому, что почти никто из нас не работал, то есть все мы работали и работали много, но как? Без выдачи зримой, весомой, а главное — одобренной продукции. Все очень много работали, но каждый — в том направлении, в котором хотел.
Никто нигде не состоял и ничего практически не получал. Володя вместе с одним товарищем написал «Гимн тунеядцев» на мелодию, заимствованную из известнейшей песни. Гимн этот регулярно исполнялся с большим подъемом. И даже в нем проскальзывало то, что держало эту компанию. Один куплет был такой:
И артисты, и юристы
Тесно держим в жизни круг,
Есть средь нас жиды и коммунисты,
Только нет средь нас подлюг!
А припев был:
Идем сдавать посуду,
Ее берут не всюду.
Работа нас не ждет,
Ребята, вперед!..»
Компания на Большом Каретном жила шумно и весело. Иногда заканчивались деньги и тогда самым спасительным средством было сдать бутылки. Известный анекдот того времени, где один алкаш пил, пил…, потом бутылки сдал и машину купил — был не таким уж фантастичным, так как пустая тара в доперестроечные времена действительно что-то стоила и очень часто ее берегли «на черный день» не только нищие и экономные старушки.
Однажды ранним утром Толик Утевский и Володя решили сдать бутылки. Посуду они положили в рюкзаки, которые надели на плечи, и отправились в «скорбный» путь.
Впереди них, романтично взявшись за руки, шла пара. На плечах — тоже рюкзаки.
— Вы в поход?.. — спрашивает Володя. — А куда?..
— Мы едем в Отрадное!.. А вы далеко?
— Нет, нам намного ближе! — произнес Высоцкий, сворачивая с другом в подворотню к приемному пункту.
Иногда в квартире Кочаряна находилось столько людей, что и прислониться было негде, не то что уснуть. Когда-то именно в такой момент пришел Володя. Левон Кочарян, не долго думая, положил его в ванной. Стелить было нечего — потому налил теплой воды, а под подбородок подставил дощечку, чтобы во сне не захлебнулся. Всю ночь Кочарян бегал, подливал Высоцкому горячую воду, чтобы тот не простудился. Утром Володя проснулся веселый: и спать можно, и чистый!..
Как вспоминает Артур Сергеевич Макаров, в их компании было принято выпивать, но: «Мы не пили тупо, не пили для того, чтобы опьянеть. Была нормальная форма общения, подкрепляемая дозами разного рода напитков. К определенным датам — особенно ко дням рождения кого-то из нас — мы всегда готовили какой-то капустник. Это разыгрывалось нами самими, да еще записывалось попутно на магнитофон, когда он у нас появился. А появился он так. Возник период, когда материальные дела наши стали настолько плохи, что пришлось посягнуть на святая святых — наше жилище. Рыдая, мы разрешили Кочаряну сдать на время (на полгода) его квартиру. Это означало, что всем нам придется на это время фактически остаться без крова. И поселились у Володи Акимова… Он жил в коммунальной квартире, в огромной 40-метровой комнате, окна которой выходили во двор. Комната была заставлена старинной мебелью, на стене висела каска с надписью «Если завтра война?», бурка отца и его шашка. Так мы жили довольно долго, пока кризис не стал всеобъемлющим. И тогда мы уговорили Володю обменять эту 40-метровую комнату на меньшую… в счет доплаты нам дали старый магнитофон, кажется «Спалис», едва работающий. Вот так у нас появился магнитофон…».
