Ольга Белан - Моя бульварная жизнь
Пели потому, что нам было хорошо! Певец делал это вообще профессионально, он даже несколько дисков записал в свободное от работы время. А я — просто любитель. И вот представьте картину маслом — главный редактор и его первый зам задушевно выводят на два голоса «Мы странно встретились, и странно разошли-и-ся!» Дорогой мой Певец, как часто я вспоминаю тебя, наши распевки, твои анекдоты и вечное подтрунивание над Фурдуевым — к нему ты испытывал особое чувство ревности, потому что в умении веселить ты имел в его лице здорового и крепкого конкурента. Вообще-то Фурдуев был тщедушный и маленький, но вот чувство юмора совсем не соответствовало этой хлипкой комплекции.
Летом 98-го мне удалось вывезти в Финляндию Нельку. И раньше, в общем-то, ей никто не запрещал ездить по заграницам, но она сама сопротивлялась изо всех сил: «И чего я там не видела?» Объяснить это ее нежелание выезжать за пределы родины я могла только одним: ее паническим страхом перед полетами на самолете. Но Финляндия тем и хороша, что дороги туда — ночь езды на комфортабельном поезде. В удивительной стране Суоми наша газета — как и большой брат «Вич-инфо» — проходила последний этап перед выпуском в свет — печаталась в типографии. В свое время было решено печатать там «Вич-инфо» по банальной причине: из наших типографий часть тиража попросту разворовывалась и попадала на прилавки раньше официально заявленного срока продажи. Когда потери от воровства стали ощутимые, Хозяин решил — и это подтверждалось расчетами — что дешевле обойдется печатать газету в Финляндии, там ее пакетировать и отправлять в Россию. Тем более, часть газеты выходила тогда на финской глянцевой бумаге, и был прямой смысл использовать и финские типографии. Когда возник «Успех», и мыслей не возникало печатать его еще где-то. Долгие годы издательский дом оставался в Финляндии любимым и главным заказчиком — миллионные тиражи для маленькой страны — подарок судьбы!
«Вич» выходил в Тарту, а для «Успеха» нашли маленькую типографию в курортном благостном местечке под названием Пори. Первый раз я побывала там зимой, когда подписывался наш пилотный номер. Увидеть газету в печати — ни с чем не сравнимое удовольствие для тех, кто ее делает. Я и раньше-то всегда любила бывать в цехе — как правило, в советское время он находился буквально под боком — в соседнем корпусе или на соседнем этаже. Когда по ленте начинала медленно, а потом все быстрее двигаться простыня твоей будущей газеты — в этом чуде был и твой труд, и твоя законная гордость. В Пори в то время все было уже так автоматизировано, что никакой ленты и простыни — сидишь в стеклянном стакане вместе с дежурным инженером и только на экране компьютера видишь, как идет запуск твоей газеты. И это зрелище тоже завораживающее.
Итак, я уговорила Нельку поехать подписать номер в Пори. Кто-то из редакции обязательно ездил на подписание каждого выпуска каждую неделю — таков порядок. Она, правда, немного поломалась — и вот мы с ней сидим в просторном купе поезда «Лев Толстой» (почему Толстой — не спрашивайте, никто не знает, какое отношение имел великий писатель к бывшей русской провинции Чухони), пьем коньяк и чувствуем себя абсолютно счастливыми! При переезде границы Нелька взялась заполнять таможенную декларацию и вдруг задумалась, загрустила:
— Ты чего? — забеспокоилась я.
— Да вот — думаю. Тут строчка есть — везете ли вы предметы старины.
— И что? — изумилась я.
— Интересно, я сама могу относиться к этим самым предметам?
— Ты только таможенникам на границе это не брякни! — хмыкнула я, — они — финны, у них с чувством юмора беда.
Погода стояла жаркая, совсем не балтийская. Нелька, как и положено человеку, первый раз оказавшемуся за границей, ахала и охала еще на подъезде к Хельсинки: «Посмотри, какая травка подстриженная! Глянь, какие домики яркие — вот она, ихняя Тикурилла!» (реклама этой финской краски тогда была очень популярна на ТВ.)
Пори — город на берегу Балтийского моря, большой порт и местный курорт со всеми атрибутами курортной жизни — променадом в центре, скверами, где по вечерам играют небольшие духовые оркестры, с массой уличных кафе на набережной и многочисленными пивными Синебрюхофф. В типографии мы провели всего день, а остальные три отдыхали и наслаждались. Отельчик наш был почти пуст, мы жили в двух одноместных номерах, расположенных друг против друга, и бегали через коридор чуть ли не полностью раздетые. Вот так в один прекрасный момент Нелька бежала ко мне показать очередную обновку — и была зафиксирована молодым человеком, жившим в самом конце коридора. Она тоже его зафиксировала — и к вечеру у них уже разгорелся бурный роман. Как я поняла из его плохого английского, парень приехал из какого-то финского захолустья монтировать на доках новое оборудование.
Хорошо, что мы уже уезжали — а то влюбчивая Нелька оставила бы молчаливому монтажнику свое горячее сердце. А так не успела — мы уже неслись с ней на автобусе в Хельсинки, она плакала у меня на плече и клялась, что отныне Финляндия — ее любимая страна, что с завтрашнего дня она начинает учить финский язык и замуж выйдет только за финна!
Но все прекрасное когда-то должно кончиться — заканчивалось и это чудесное лето. В августе Костылин собрался на охоту в Нижегородскую область в местечко с красивым названием Красные Пади. Он уже тогда хорошо ворочал мозгами и свою большую зарплату не разбазаривал, как некоторые на поездки в Париж и всякие замечательные мелочи, а прикупил приличный кусок земли в элитных охотничьих угодьях на берегу тихой речки — то есть, рыбалка там тоже присутствовала. Костылин был заядлым охотником и рыболовом. И этим тоже он мне близок и мил-такие же мужские увлечения были у моего отца. Я выросла на свежепойманной рыбе и освежеванном диком мясе. Почему-то с детства запало: охотники — замечательные люди, ходят-бродят по глухому лесу с ружьишком, а потом рассказывают свои байки в компании за столом. Дети — неисправимые романтики! Сейчас я думаю иначе. Как раз охотников-рыболовов надо пуще всего бояться — кто на зверя руку поднял, и на человека может замахнуться. Ну, не убить физически, так фигурально…
Одним словом, я загорелась поехать с Костылиными на охоту. Они ехали всей семьей — сам, жена Ляля и дочка Ася. Ну, и я взяла всю семью — сына Ваню и американского коккер-спаниеля со скверным характером по кличке Шеги. Выехали мы рано утром. Костылин на навороченном джипе (надо же, уже в то время он не упускал своего и умел, черт возьми, умел жить!) и я на своей маленькой «Шкоде». Добрались к вечеру. Красные Пади — малюсенький районный центр в ста пятидесяти километрах от Нижнего Новгорода. Там нас встретил местный охотовед со смешной фамилий Шапкин и типичным новгородским окающим акцентом. Он с сожалением посмотрел на мою машинешку и красноречиво поцокал языком. До Падей я кое-как добралась — дороги хоть и ужасные, но все-таки с намеком на асфальт. Но предстояло проехать еще километров 30 до деревни, где располагались Юркины угодья и где мы должны были остановиться в маленьком охотничьем домике. Сам Шапкин ездил на машине типа «газик» — только в сильно упрощенном варианте. Когда он открыл капот своей так называемой машины — я ахнула. Там были две-три огромные трубы, как под рукомойником, и нечто похожее на аккумулятор. Как ЭТО ездило — так и осталось для меня загадкой, но на этом драндулете Шапкин довез нас не только до места, но и возил без проблем по лесам и болотам все дни охоты.
