Федот Бега - Петровский
Авторитет Бабушкина в рабочей среде рос необычайно быстро.
Склад нелегальной литературы и типографского оборудования был устроен на квартире Петровского.
Бабушкин считал устройство типографии делом исключительно важным, сам подбирал людей и требовал от своих помощников строгой конспирации.
Все необходимое для будущей подпольной типографии доставали тайком. Шрифт и краски раздобыли у печатников. Болванку для оттисков, валики для краски поручили изготовить Григорию Петровскому в цехе. Эти детали Григорий вытачивал на своем токарном станке, когда поблизости не было мастера и других лиц из администрации. Все оборудование переносили по частям на квартиру Петровских поздно вечером или ночью.
Наконец типографский станок был собран. Все с волнением ждали ночи, в особенности хозяева квартиры. Молодые супруги ясно сознавали, на что идут, понимали, что им грозит в случае, если полиция обнаружит типографию. Григорий Петровский был уверен, что его жена не побоится пойти той опасной дорогой, которую он избрал: ведь сколько между ними переговорено об этом, сколько раз клялись они друг другу никогда, как бы ни было тяжело, не отступать от борьбы за дело рабочих. А Бабушкин и другие подпольщики видели в Домне Петровской верного товарища.
После того как Домна плотно завесила окна, все молча сгрудились у станка и немного постояли, разглядывая четкую сетку шрифта, похожую на пчелиные соты, и блестящие под лампой детали.
— Что ж, начнем на страх царизму! — улыбнувшись, весело сказал Бабушкин, подмигнул напряженно блестевшим глазом и оглядел строгие, серьезные лица товарищей. — Ну-ка, Домна, организуй охрану!
Молодая женщина тотчас вышла из комнаты. На крыльце Домна глубоко вдохнула холодный ночной воздух и огляделась. Нет, кажется, возле дома ни души. В поселке тихо, люди спят, даже огней не видно. Домна присела на ступеньку, повела плечами, кутаясь в шерстяную шаль. Она знала, что придется подежурить тут долго — листовки будут печатать, может быть, до рассвета.
А в доме уже вовсю шла работа. Петровский растирал краску и смазывал ею шрифт, Бабушкин туго прокатывал валик и снимал оттиски прокламации, а двое других — Морозов и Бычков — раскладывали листовки для просушки и затем, свернув их треугольником, укладывали в пачки. Работали молча, быстро, иногда перекидываясь лишь деловыми замечаниями.
Так прошла ночь. Домна выносила несколько раз во двор пачки листовок и передавала их людям в рабочих блузах, и те бесследно исчезали в белой дымке предутреннего тумана.
Днем на заводах Екатеринослава только и говорили что о политических листовках, невесть как попавших в цехи. В обеденный перерыв на заводских дворах толпились возбужденные группы рабочих, и, чтобы пресечь смуту и опасные разговоры, администрация вызвала наряд полиции. Весь город потом целую неделю жил слухами об «ужасных» прокламациях, подбивающих рабочих на бунт против властей и самого царя.
Поднятая на ноги екатеринославская полиция устроила обыски и облавы па заводах и в рабочих кварталах города, но обнаружить типографию не удалось. Некоторое время спустя, когда служебный пыл полицейских чиновников поутих, но в цехах и на улицах все еще шныряли рьяные шпики, подпольщики снова принялись за работу.
На очередном заседании комитета РСДРП Иван Васильевич Бабушкин предложил высказаться товарищам, о чем, по их мнению, следует писать в листовках в первую очередь, какие вопросы жизни особенно волнуют рабочих. После обсуждения решили, что лучше всего будет, если члены комитета напишут разные тексты прокламаций — для каждого завода отдельно, с учетом их особых нужд и условий работы. Одному комитетчику было поручено написать листовку для рабочих Екатерининской железной дороги, другим товарищам — для завода земледельческих орудий, гвоздильного, Каменского и Заднепровского заводов. Григорию Петровскому поручили, конечно, завод, где он сам работал, — Брянский.
Большинство рабочих-подпольщиков никогда в жизни не писали политических прокламаций. И, конечно, многие листовки пришлось поправлять и дописывать Бабушкину и Морозову. Редактировали, а затем и печатали прокламации в комнате Петровских.
Воздействие листовок было огромным. Они будили в рабочих веру в свои силы, сплачивали людей. На многих екатеринославских заводах администрации пришлось пойти на уступки, удовлетворить некоторые требования рабочих.
Распространять такие «крамольные» воззвания было делом сложным и опасным. Но молодые екатеринославские подпольщики успешно справлялись с поручениями комитета, хотя не раз сталкивались лицом к лицу с полицией. Выручали юношеская дерзость и находчивость.
Однажды поздним вечером Григорий Петровский, захватив из дому пачку оттиснутых прокламаций, отправился разбросать их в рабочих кварталах. В помощь он взял паренька-подростка Юркина. Листовок было много — больше двух сотен. Большую часть их Петровский распихал под рубаху, крепко стянув ее ремнем. Остальное запрятал под одежду Юркин.
Когда они проходили мимо Брянского завода, у Петровского каким-то образом расстегнулся ремень, и листовки посыпались из-под рубахи. Хотя уже стемнело, но белые листки на земле были хорошо видны. В первую минуту Григорий растерялся. А его ученик, тихо охнув, быстро огляделся по сторонам и готов был уже с перепугу задать стрекача, но Григорий, уже справившись с собой, удержал Юркина.
— Тихо! Не бойся… Помоги быстро собрать.
— Бегим, дядя Григорий! Поймают!
— Не бойся, чудак. Темно, видишь, никого нету. Помогай, помогай, ну!
Мальчишка потоптался немного, сопя от волнения, и принялся торопливо подбирать прокламации. А когда все листовки были собраны и спрятаны, Григорий молча похлопал юного подпольщика по плечу. И паренек с радостью ощутил в этой мужской ласке благодарность и похвалу.
Но едва они сделали десяток шагов, как из темноты перед ними возникли фигуры двух полицейских. Это был патруль. После первого случая с прокламациями, нашумевшего на весь город, полиция по ночам делала обходы в рабочих кварталах.
— Кто такие? — громко окликнул один из полицейских.
Не только у паренька душа ушла в пятки, даже Петровский оробел от такой внезапной встречи. И все-таки он сумел спокойно ответить:
— Рабочие. Идем на смену, в завод.
— Где работаете?
— В прокатном цехе, — ответил Григорий.
Минуты две тянулось нестерпимое молчание.
— Ладно, идите, — сказал, наконец, полицейский.
Подпольщики быстро зашагали прочь, и тьма поглотила их. Они дважды, путая след, повернули в переулки. Теперь, что бы ни взбрело в голову полицейским, они уже не найдут их.
