Хельмут Альтнер - Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью
Наконец подходит поезд на Эркнер, он уже переполнен. Мы с трудом протискиваемся внутрь. Станции мелькают как в кино — лежащая в руинах Фридрихштрассе, Винтергартен со сгоревшим куполом, Шиффбауэрдамм, Адмиральспаласт, Апександерплац со статуей Беролины. Универмаги «Герти» и «Аваг».
Море зданий большого города вскоре отступает, и начинается сельская местность — Карлхорст, Руммельсберг. Жители пригородов копошатся в своих садах, крестьяне вспахивают поля. Деревья и кустарники только что покрылись листвой, и ликующие птицы порхают в голубом весеннем небе.
Городская железная дорога заканчивается в Эркнере, оттуда нам нужно ехать пригородным поездом, который отправляется только через три часа.
Платформы полны офицеров и солдат всех родов войск, даже моряков, сражающихся на Одере[22]. Все они ждут поезда. Повсюду развешены плакаты, предупреждающие военных о том, что дезертирство карается трибуналом. Здесь же женщины, приехавшие в деревню, чтобы выменять на что-то продукты для голодных детей, и беженцы из Франкфурта-на-Одере, которые хотят вернуться, чтобы попробовать спасти еще что-то из вещей. Они сидят на корзинах и мешках, в то время как СС[23] и военная полиция проверяют паспорта.
Нам выдают расчетные книжки и разрешают уйти со станции. Оставляю мешок и ранец на платформе.
Перед станцией несколько разрушенных зданий и руины разбомбленной фабрики. Эркнер, некогда прелестный цветущий пригород, буквально сметен морем огня из-за завода шарикоподшипников «Кугельфишер», принесшего ему смерть и разрушение.
В Эркнере закрыты все пивные. В них поселили беженцев и местных жителей из разрушенных бомбежкой домов, влачащих жалкое существование на скудных остатках своего имущества.
Медленно бреду мимо сожженных загородных домов и маленьких семейных коттеджей, обвиняюще глядящих на мир из зелени садов. Меня часто спрашивают, сколько мне лет, и одна молодая девушка даже предлагает мне гражданскую одежду брата и обещает спрятать. Однако мне не хватает храбрости, и я отвечаю отказом.
Расстилаю шинель на маленькой лужайке перед станцией и растягиваюсь на ней. Тепло дня успокаивает. Я лежу, дремлю и думаю о будущем. Меня будит товарищ. Пора возвращаться!
На платформе не пройти. Из берлинских поездов на станции вышло много народа, в основном гражданские. Поезд подходит, и его тут же штурмуют гражданские. К счастью, мне удается добраться до моего мешка, который все еще лежит там, где я его оставил. Большинство товарищей из нашей группы — здесь. СС очищает головную часть поезда от гражданских, чтобы мы могли влезть. Сажусь у окна и кладу мешок на багажную полку. Как только солдаты усаживаются, в вагон разрешают войти гражданским. Они с благодарностью стоят в коридорах, набившись, как сардины в банке. Сопровождающий унтер-офицер нервничает, поскольку Вегнера все еще нет, но наконец тот протискивается внутрь в последнюю минуту перед отправлением поезда.
Паровоз медленно, выпуская пары, двигается вперед по сельской местности. По обе стороны железнодорожного пути тянутся пустоши. Напоминанием о нешуточных временах в этих безмятежных местах служат траншеи и колючая проволока. Люди стеной стоят на небольших станциях, пробуя влезть в поезд, гирляндами висят на крышах вагонов, на подножках и буферах, набиваются в купе кондукторов. Некоторые даже цепляются за трубы водных резервуаров паровоза.
Поезд время от времени останавливается. Воздушная тревога! Солдаты из охраны поезда наблюдают за небом с крыши паровоза и последнего вагона. Внезапно кто-то трубит в горн. Над самой землей летит самолет! Люди в панике бросаются из вагонов. Те, кто на крыше, спрыгивают прямо на тех, кто находится ниже. Когда рев мотора усиливается, первые успевают скрыться под сенью леса. Я лежу между рельсами, слышу частые пулеметные очереди. Снова становится тихо, и я встаю. Люди, лежащие в лесу и траншеях, робко поднимают головы и медленно начинают приходить в себя, но тут вновь раздается звук авиационных двигателей. Все снова молниеносно прячутся. К счастью, это немецкий самолет, и люди постепенно возвращаются, на лицах женщин и детей неподдельный страх.
Вижу пулевые отверстия в вагоне, сильно разбита деревянная обшивка купе. Невероятно, но паровоз не поврежден и никто не убит. Ранения получили лишь несколько женщин, двенадцатилетней девочке в суматохе сломали ребра.
Вагон заполняется снова, и поезд медленно катит вперед, над ним пролетают немецкие самолеты. Я встаю и выглядываю в окно. Приближается встречный поезд, его паровоз изрешечен пулями, солдаты перевязывают раненых. Какие-то женщины останавливают наш поезд и помещают раненых в наш багажный вагон. Другие по рельсам пешком идут к следующей станции.
Наконец мы подъезжаем к Фюрстенвальде. Здесь кипит бурная деятельность. Большинство людей на платформах — солдаты в серой полевой форме. Плакаты и написанные красным предупреждения предостерегают о низколетящих самолетах. Мы строимся и переходим на станцию Зеелов железной дороги Одербрух[24]. Следующий поезд отходит в двадцать ноль ноль.
Мы оставляем наши вещи и идем в город. Обедаю вместе со Штрошном и Гейнцем в привокзальной гостинице, в изящной обстановке которой наша форма выглядит потрепанной. Затем мы идем на прогулку. На каждом дереве указатели различных частей и родов войск. По некогда тихим улицам проносятся автомобили и мотоциклы, грохочут танки. Фюрстенвальде, находящийся всего в тридцати километрах от фронта и тридцати — от Берлина[25], превратился в военно-транспортный узел. Мы медленно бредем по городу, отоварив последние пайковые карточки в разных магазинах, где нас вежливо обслужили. В каждом из них нам дали что-нибудь сверх пайка. Домохозяйки охотно уступают нам очередь и, качая головами, спрашивают, сколько нам лет. Покупаю немного хлеба, масло, овсянку и сахар.
Рассматриваем витрины на главной улице. В книжном магазине продается специальный выпуск издания СС «Счастливая молодежь» — название набрано крупными буквами над изображением члена гитлерюгенда, несущего огромный барабан. Меня эта картина злит. Да, воистину и я совсем недавно был частью той самой «счастливой молодежи», которая маршировала вслед за таким вот барабанщиком. Наши детство и юность с момента, как мы пошли в школу, и до сего дня были унылы, как глухой барабанный бой. Будет ли так дальше?
Мы стоим на рыночной площади перед симпатичным зданием ратуши, близ которой, как цыплята вокруг наседки, теснятся небольшие здания. Режет глаз претенциозное каменное здание со свастикой на флаге — комитет нацистской партии. Поблизости знак — «автомагистраль — 4,5 километра». Мчащиеся машины, колоны на марше, солдаты и офицеры всех родов войск, а также часовые и патрули лишили небольшой городок нормальной мирной жизни.
