Ольга Ерёмина - Иван Ефремов
С Нагорной стороны город было видно как на ладони. Он ребрился черепичными крышами, белым песком сверкала коca с кружевами заливов, море дрожало расплавленным золотом. На юго-западе лежала сказочная Таврида, там из степи вздымались горы, там, на изрезанном бухтами берегу, раскинулся легендарный Севастополь, ещё дальше, за морем, над Золотым Рогом теснился Стамбул, а в Средиземном море вставали из волн скалистые берега Греции. Оттуда, из-за моря, приходили в Бердянск корабли за русской пшеницей.
Сразу за городом начиналась степь, поутру розовая, а днём тонущая в дрожащем мареве. В степи на бахчах спели зелёные арбузы и желтобокие тыквы, а там, где впадала в Азовское море река Берда, в прогретых до дна лиманах ходила стайками серебристая рыба. А какой вкусной была кукуруза, испечённая на костре, посыпанная крупной солью!
Мальчики каждый день околачивались в бухточке, откуда выходили на промысел рыбаки. Рыбаки делились на бережных — тех, что ловили возле берега, и рисковых — надеявшихся на удачу и пытавших счастье на просторе. Бережные и рисковые трунили друг над другом, но и те и другие были добры к ребятам. Хорошо было вытаскивать на берег лодку и хватать руками живую, бьющуюся рыбу!
Но Ваню неизменно тянуло в порт. Необычайно привлекала его чугунная пушка в городском сквере, стоящая здесь, казалось Ване, с незапамятных времён — с Крымской войны. Тогда англо-французская эскадра почти полностью разрушила город, порт сгорел. Высушенные солнцем бердянские старики ещё помнили этот обстрел и, воскрешая в памяти события молодости, сокрушённо качали головами: беззащитному городу нечем было ответить врагу. Всего несколько пушек… Кто-то из стариков обмолвился, что пушка-то не заклёпана…
Знавшим порт как свои пять пальцев мальчишкам ничего не стоило раздобыть «макароны» — так называли спрессованный трубками порох из разряженных артиллерийских снарядов. Вечером, во время гулянья, прогремел оглушительный выстрел — такой силы, что пушка слетела с постамента. Завизжали дамы, забегали полицейские, примчались пожарные. Виновники переполоха с перепугу разбежались по домам.
Через два дня Ваня с гордостью прочитал друзьям газету, где было написано: полиция напала на след злоумышленников, поиски продолжаются.
Пушку водрузили на место, но предварительно заклепали — чтобы впредь неповадно было честной народ пугать… [12]
Однажды Иван нашёл британский патрон и решил изготовить трубку для самодельного окуляра волшебного фонаря — эпидиаскопа. Устроившись на широком подоконнике, аккуратно извлёк из патрона взрыватель, начал резать трубку. Но в патроне оказалось два взрывателя, второй слой пороха в гильзе взорвался, повредив мальчишке руку.
Поднялся переполох, поскольку все решили, что на город внезапно напал враг.
— Я убит! Я убит! — повторял испуганный Ваня. Мама едва успокоила сына.
В августе приехал отец, и мама как-то сразу погрустнела, перестала петь по вечерам. Детям справили гимназическую форму. Ване купили высокие блестящие ботинки, штаны с гетрами и куртку — прекрасную суконную куртку с четырьмя объёмистыми карманами, каждый из которых застёгивался на пуговицу. Ваня особенно гордился этими карманами — в них умещалось множество мальчишеских сокровищ.
Вскоре Надя начала ходить в женскую гимназию, а Ваня — в мужскую.
Отец снова уехал, мама с детьми осталась в Бердянске.
Начались осенние штормы. Порт пустел. Но мечты о дальних странствиях не ушли вместе с кораблями — они вспыхнули ещё ярче.
Ваня стал постоянным читателем бердянской библиотеки. Перечитал всего Жюля Верна. Затем пришли Уэллс, Рони-старший, Конан Дойл и Джек Лондон. Книги помогли ему через год спокойно пережить известие о разводе матери с отцом.
Тревожные вести приходили со всех сторон. В Петрограде свергли самодержавие, образовалось Временное правительство, а осенью власть взяли большевики. Установилась власть Советов и в Бердянске. Но не успела закончиться одна война, как началась другая. В 1918 году заполыхало всё Приазовье и Причерноморье. Фабрики, заводы и порт почти прекратили работу. Кто только не побывал в Бердянске! Большевики, белогвардейцы, австрийцы, германцы… Выстрелы с немецкого корабля, зашедшего в порт несколько месяцев назад, казались сущим пустяком.
В конце 1918 года, после возвращения красных, Варвара Александровна решила перебраться с детьми на правобережье Днепра, в Херсон, к родственнице. [13]Так дешевле будет, да и дети под присмотром останутся, если что…
Аллан Квотермейн в Херсоне
Мать надеялась найти спокойное пристанище, но вихрь Гражданской войны уже закружил семью в своём водовороте.
Иван Антонович вспоминал:
«Из гимназии запомнились строки Т. Г. Шевченко:
Було колись на Вкраіні
Ревіли гармати,
Були колись запорожці
Вміли панувати,
Панували, добували
і славу, І волю.
Мы, подростки, чувствовали себя тоже потомками запорожцев. У нас были свои атаманы, нередко устраивались драки. Причём на довольно честных началах — выделялось равное количество кулашников по принципу «Сколько нас — столько вас».
Впрочем, что наши драки по сравнению с тем, что нам, подросткам, пришлось увидеть и пережить. В городе происходила бесконечная смена властей. Врывалась какая-нибудь банда, стреляя в окна для забавы. На несколько дней в городе появлялся образный по своей форме приказ с угрозой натянуть на барабан шкуру своего противника…
Пришедшие в Херсон греческие и французские оккупанты оставили после себя трупы расстрелянных и повешенных на фонарных столбах. На всю жизнь запомнился горелый запах от заживо сожжённых оккупантами заложников в амбарах. <…>
В доме, где я жил, поселился матрос-чекист. Была у него такая примечательная фамилия — Поднебесный. Ну, конечно, и я приобщался к военным занятиям. Вооружился я до зубов. Однажды изъяли у меня винтовку, несколько пистолетов, гранаты. Но всё-таки один пистолет и пару гранат оставили. Это тринадцатилетнему [14]мальчишке…
Жил в Херсоне в то время ярый естественник, учитель Теверацкий. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этим интересным, влюблённым в природу человеком. Он много сделал для Херсонского краеведческого музея, для оснащения его сравнительно богатых экспозиций. Он готов был пожертвовать жизнью для защиты своих спиртовых препаратов от поклонников зелёного змия. Время-то было неровно. Мы засиживались с ним до поздней ночи, топили печку губернскими архивами и коротали время в разговорах. Больше говорили о будущем, о книгах. <…>
